Роб Рой (др. изд.)

– Сэр, вам это сейчас покажется простым и очевидным, как палка Питера Пейсли. Допустим, что в каждом приходе занято в среднем пятьдесят плугов, – это совсем немало, если вспомнить, на какой жалкой почве приходится работать этим беднякам, – и что в нем хватает пастбищ на соответственное количество упряжных лошадей и быков и на сорок – пятьдесят коров. Так вот, положим на обслуживание этих плугов и скота семьдесят пять семей, по шесть душ в каждой, да накинем для круглого счета еще пятьдесят: итого получим пятьсот человек на приход – ровно половина населения! – занятых трудом и получающих возможность кое-как прокормиться коркой хлеба да кислым молоком. Но хотел бы я знать, что должны делать остальные пятьсот?

– Боже милостивый! – вскричал я. – Но что же они все-таки делают, мистер Джарви? Меня бросает в дрожь, когда я подумаю, в каком они положении!

– Сэр, – ответил бэйли, – вас и не так бы еще зазнобило, доведись вам пожить с ними бок о бок. Допустим даже, что половина из них может честно заработать кое-что в Нижней Шотландии, нанимаясь в пастухи, помогая при уборке сена и хлеба, на разных промыслах, – все же остается еще много сотен и тысяч долгоногих горцев, которые не находят работы и слоняются, побираясь note 73по своим знакомым, или живут, выполняя повеление лэрда, правые и неправые. А кроме того, многие сотни горцев спускаются к границе Низины, где есть что взять, и живут воровством, разбоем, уводом скота, всяческим хищничеством, – обстоятельство весьма прискорбное для христианской страны. И, что хуже всего, – они этим гордятся! На их взгляд, угнать стадо чужого скота – доблестный подвиг, который больше подобает «порядочному человеку», как величают себя эти разбойники, нежели честный поденный труд ради куска хлеба. А лэрды ничуть не лучше этих голодранцев; они, правда, не приказывают им воровать и разбойничать, но и не запрещают. Черта с два – запретишь! После любой проделки они укрывают их или разрешают укрываться в своих лесах, и горах, и замках. Каждый лэрд содержит при себе столько бездельников одного с ним имени, или, как мы говорим, клана, сколько он может навербовать и прокормить, – или, что одно и то же, всех, кто может каким бы то ни было способом, честным или бесчестным, сам промыслить себе хлеб около него. И вот они бродят с ружьем и пистолетом, с ножом и дурлахом (Кожаной сумкой.), готовые по первому слову лэрда нарушить мир в стране. И в этом – несчастье Горной Страны, которая и сейчас и тысячу лет назад – всегда была гнездом самых отъявленных, самых нечестивых беззаконников, постоянно тревоживших благонравное население долин по соседству, таких, как наш западный Лоуленд.

– А этот ваш родственник и мой друг – он один из таких крупных владельцев, содержащих при себе небольшое собственное войско? – спросил я.

– О нет, – сказал мистер Джарви, – он не принадлежит к знати, к вождям, как у нас их зовут, вовсе нет. Но все же он хорошего рода, прямой потомок старого Гленстрэ, – мне, понятно, известна его родословная: ведь он мой близкий родственник и как-никак отпрыск благородного шотландского корня, как я уже говорил, хотя, смею вас уверить, я не придаю значения этой чепухе: это все равно что отсвет месяца на воде: одни, как мы говорим, очески. Но я могу показать вам письма от его отца, потомка Гленстрэ в третьем колене, к моему отцу, декану Джарви (благословенна будь его память! ), которые все начинаются словами: «Дорогой наш декан», и подписаны: «Ваш любящий, готовый к услугам родственник». Почти во всех этих письмах речь идет о деньгах, взятых в долг, так что покойный декан хранил их как документ и свидетельство: он был предусмотрительный человек.

– Но если ваш родственник и не принадлежит к их вождям или патриархальным предводителям, о которых мне немало рассказывал мой отец, – вернулся я к своей теме, – то все же он пользуется в Горной Стране большим влиянием, не правда ли?

– Что верно, то верно: от Леннокса до Бредалбейна нет более известного имени. Робин был когда-то преуспевающим трудолюбивым скотоводом, какого встретишь одного на десять тысяч. Любо-дорого было смотреть, когда он в затянутом поясом пледе, в брогах, с круглым щитом за спиной, с палашом и кинжалом у пояса шел следом за сотней горных бычков и двенадцатью молодцами, такими же косматыми и дикими, как погоняемый ими скот. В делах он был всегда справедлив и вежлив, и если ему казалось, что мелкий торговец, бравший у него скот на перепродажу, плохо заработал, он возмещал ему из собственного барыша. Я знаю случаи, когда он отдавал таким образом по пять шиллингов с фунта.

– Двадцать пять процентов, – сказал Оуэн. – Высокий процент!