Робеспьер

И всё же Робеспьер не остаётся нечувствительным к атмосфере эйфории, сопровождавшей победы осени 1792 г. В частности, вопрос присоединения "освобождённых" территорий к Республике, не оставляет его равнодушным. В противоположность широко распространённому представляению, он вовсе не отказывался от интеграции Савойи, графства Ниццы, княжества Монако или Бельгии в состав Франции. Доказательства? 6 февраля 1793 г., в Якобинском клубе, он оценивает проект распространить границы Франции вплоть до левого берега Рейна как "хороший". В марте 1793 г. он критикует дипломатический комитет и комитет общей обороны, которые хотят противостоять "воссоединению Бельгии и всех соседних народов, которым сама природа предназначила слиться с нами". В апреле он уточняет: "Нам известно, как дипломатический комитет отталкивал все народы, которые желали присоединиться к нам. Роллан [sic][200] говорил депутатам от Савойи: "Ко мне должны прислать савояров, чтобы добиться объединения с этой страной; я приму их верхом". "Как это возможно, чтобы вы хотели присоединиться к нашей анархии", - сказал Бриссо бельгийцам и льежцам; такова была манера говорить у Гаде, Жансонне. Они добились задержки всех этих объединений до того момента, когда враждебная Революции партия располагала всем, чтобы их расстроить, и чтобы деспоты собрали достаточные силы против нас". Не признавая полностью энтузиазма Дантона по поводу естественных границ, которые могли бы быть вписаны в воды Рейна и Океана, до вершин Альп и Пиренеев, он соглашается на "присоединения".

Даже если для Робеспьера главное, чтобы народы свободно пользовались своим суверенитетом; даже если, в отличие от других монтаньяров, он никогда не рассматривал эти присоединения, как компенсацию; даже если возрастающая враждебность к жирондистам сыграла роль в том, что он обвинял их в препятствии объединению, факты остаются фактами. Стоит ли видеть здесь измену позициям члена Учредительного собрания, способствовавшего в мае 1790 г. провозглашению торжественного отказа Франции от завоеваний? Утверждать это значило бы забывать, что, начиная с периода Учредительного собрания, Робеспьер был среди тех, кто горячо требовал присоединения папских земель Авиньона и Конта-Венессена; значило бы забывать, что для людей 1790-х гг. "присоединение" не было "завоеванием". Авиньон, как и Савойя, Ницца или Монако, интегрируются во Францию после выражения желания этого более или менее обширной частью населения; их просьба об интеграции воспринималась, как акт суверенитета, а затем согласовывалась Францией. Робеспьер недвусмысленно объясняет это в своей газете в начале февраля 1793 г.: "Отдадим судьбы народов в их собственные руки. Провозгласим у них декларацию прав и суверенитет нации. Пусть соберутся они под этими ауспициями. Но затем пусть сами установят свою форму правления. Если они захотят присоединиться к Франции, Конвент обсудит этот вопрос. Если они захотят образовать отдельную независимую республику, мы заключим с ними союз против деспотов и против аристократов, объявляющих войну свободе народов"[201].

2 марта 1793 г., говоря о внутренней напряжённости, которая заботит его больше всего, Робеспьер призывает "укрепить республику в момент, когда она расширяет свои пределы". Однако на границах готовится вражеское наступление; никто ещё не представляет, что оно может принести войну на территорию самой Франции.

Сила слов

В то время, как Конвент радуется военным успехам, следующим друг за другом, начиная с Вальми, Робеспьер опасается упадка "общественного духа"; в нём он обвиняет бриссотинцев… В Якобинском клубе он призывает одновременно бороться на всех фронтах: "Оружие против тиранов, книги против интриганов, сила для отпора иностранным разбойникам, свет для разоблачения домашних жуликов — вот средство одержать победу над всеми вашими врагами"[202].