Робеспьер

Когда голосование завершается 17 января, всё могло бы закончиться; всё должно было бы закончиться, думает Робеспьер. Разве в Париже не царит атмосфера собрания патриотов? На площади Карусели наблюдается торжественное единение федератов из департаментов, делегатов от парижских секций и муниципальных чиновников. Они клянутся друг другу в "нерушимом союзе и братстве", прежде чем пойти танцевать карманьолу на площади Мэзон-Коммюн, под звуки барабана… Но Конвент снова соглашается выслушать защитников короля, снова обсудить обращение к народу, а затем начать дебаты о возможной отсрочке. Последний вопрос накаляет страсти; 18 января Робеспьер вновь разоблачает маневр. Как и Тальен, Дантон и Дюэм, он требует, чтобы Собрание высказалось немедленно. Обмен мнениями бурлит и прерывается шумом, криками, движением в зале; выбившись из сил, председатель Трейяр закрывает заседание. Но, как во времена зарождающейся Революции, когда депутаты отказались покинуть королевское заседание 23 июня 1789 г., около трёх сотен членов Конвента от левой отказываются уступить и продолжают заседать. Они согласны с Робеспьером: нельзя допустить отсрочку до следующего дня. 19 января они одерживают победу.

Даже если он по-человечески сочувствует судьбе Людовика XVI, Робеспьер выражает удовлетворение по поводу его осуждения. Накануне казни он полагает, что она наконец позволит прийти к республике: её "первый день – это вчерашний день", - восклицает он у Якобинцев. Согласно ему, один цикл истории завершён. Однако, в то время, как война продолжается и напряженность в отношениях с жирондистами увеличивается, новость об убийстве депутата-цареубийцы Мишеля Лепелетье оживляет его страхи (20 января). А если некоторые попытаются спасти "тирана"? – беспокоится он. А если, самое главное, они хотят вызвать гнев народа? Он добивается от клуба объявления, призывающего парижан "поддерживать вокруг эшафота, вокруг Конвента величественное и ужасное спокойствие, чтобы все враги свободы цепенели от страха". Затем, говорит он, нужно договориться разоблачить в Собрании и в департаментах "заговоры, сплетённые против свободы".

В самый день казни Людовика XVI, 21 января 1793 г., Робеспьер неоднократно выступает в Конвенте: он требует и добивается внесения Мишеля Лепелетье в Пантеон; он возражает против применения смертной казни к любому, кто мог бы скрывать убийцу этого "мученика свободы", по той причине, что эту меру наказания вскоре уберут из уголовного кодекса. Вслед за Барером, он также обращается с призывом к объединению депутатов: "Именно ради любви к родине, ради принципов свободы я заклинаю вас сплотиться". Но умиротворение только кажущееся, так как его призыв к объединению делает акцент на обвинениях, против Бриссо, против Ролана… К тому же, 21 января Петиона яростно обвиняют Тюрио и Колло д'Эрбуа, а Конвент устраняет отдел по формированию общественного духа министра Ролана. Если и существует сомнение относительно намерений Робеспьера и монтаньяров, то послушаем его похвальное слово Лепелетье у Якобинцев от 23 января: "Он объявил себя другом, товарищем по оружию депутатов-республиканцев в момент, когда армия памфлетистов, подкупленных преступным министром и фракцией, орудием которой она служила, предавала их общественному презрению и ярости заговорщиков, под именем анархистов, поджигателей, мятежников". Робеспьер не говорит прямо, но он это подразумевает; смерть Лепелетье на совести Ролана и бриссотинцев.

В конце января 1793 г. главная двойственность проходит сквозь речи Робеспьера, противоречие между уверенностью, что этап, начавшийся летом 92 года, подошёл к концу (пришли к республике, смертная казнь могла бы быть вскоре отменена…) и убеждением, что Революция далека от своего завершения, что она продолжается иным образом, как если бы политическая исключительность вытеснила остальное. К тому же, снова начато или, скорее, возобновлено наступление на жирондистов. В этой атмосфере Робеспьер желает, чтобы Гора выглядела единой. Дантон нередко раздражал его своей поддержкой Филиппа Эгалите на избирательном собрании в сентябре 1792 г., колебаниями во время процесса короля. Но он друг в период революции. Когда он теряет свою жену в феврале 1793 г., Робеспьер, берясь за перо, становится максимально чувствительным: "Если в том несчастьи, которое одно способно потрясти душу такого человека, как ты, уверенность в сердечной преданности друга может принести тебе какое-либо утешение, ты найдешь его во мне. Я люблю тебя больше, чем когда-либо, и буду любить до самой смерти. В эти минуты я нераздельно с тобой. Не закрывай своего сердца перед другом, который переживает все твое горе. Будем вместе оплакивать наших друзей, и пусть действие нашей глубокой печали вскоре почувствуют тираны, виновники наших общих и личных несчастий. […] Обними своего друга"[215].

"Мошенники от республики"