Робеспьер

С момента амнистии 1791 г. он множество раз напоминает о своём отказе от милосердия, своей убеждённости, что оно может только поощрить измены и продлить напряжённость. И всё же, можно ли исключить, что на его позицию повлияли призывы, распространённые тогда в Париже? Вероятно, нет, поскольку Робеспьер хочет слушать санкюлотов. Однако он продолжает отвергать требования Ру и Леклерка, подпитываемые продовольственными проблемами; для него эти люди не что иное, как "двое интриганов, два посланца Кобурга или Питта, которые, чтобы лучше отравить источники народной доверчивости, взяли имя Марата, чтобы им прельстить" (5 августа). Кто знает, что их газеты могли бы спровоцировать: разграбление магазинов? Новую резню в тюрьмах? Вскоре декрет о массовом наборе усугубляет этот страх (23 августа). Робеспьер не единственный, кто опасается "бешеных"; быть может, чтобы противостоять их аудитории, якобинцы назначают его председателем клуба 7 августа. На следующий день в Конвенте он добивается рассмотрения "поведения двух продажных авторов" комитетом общественной безопасности. В период кризиса якобинцы убеждены, что Робеспьер может указать путь. Члены Конвента также признают это, и избирают его на пост председателя Собрания 22 августа.

Разгневанному Парижу Якобинский клуб и члены Конвента отвечают голосом и образом Робеспьера. В Конвенте он для того, чтобы успокоить: "Уважайте законы, доверяйте вашим представителям и будьте уверены, что они не пренебрегут ничем, чтобы найти лекарство от ваших недугов", - отвечает он депутации 26 августа. Но он хочет также услышать народные чаяния: "Народ нуждается в отмщении", - признаёт он у Якобинцев (30 августа). С конца августа он выступает за более оперативный Чрезвычайный революционный трибунал, за менее многочисленный и более эффективный комитет общественной безопасности, за изгнание всех дворян с общественных должностей. 30-го, в Якобинском клубе он подразумевает новый народный лозунг: "Поставить террор в порядок дня". Речь идёт не о том, будет ли террор официально занесён в "порядок дня" в Якобинском клубе или в Конвенте, но о том, как добиться, чтобы он стал фактом, реальностью. Это призыв, как и в последующие месяцы, потребовать постановки в порядок дня победы, мужества, порядочности, нравов или правосудия…

5 сентября 1793 г. суровые и решительные слова у всех на устах. В то время, как Робеспьер последний день является председателем Конвента, депутаты начинают с разделения Революционного трибунала на четыре секции; все согласны с докладчиком, Мерленом из Дуэ, "что безнаказанность или отсрочка наказания тех, кто находится в руках правосудия, ободрит тех, кто ещё плетёт заговоры". Немного позднее является значительная делегация парижан, возглавляемая мэром и муниципальными чиновниками, чтобы потребовать создания "революционной армии", обязанной осуществлять снабжение города и наказывать скупщиков и заговорщиков. После того, как заявление сделано, Робеспьер произносит несколько слов и с почестями приглашает петиционеров на заседание. Тотчас людская волна захлёстывает амфитеатр, располагается на ступенях, занимает партер; некоторые граждане несут таблички с надписями: "война тиранам", "война аристократам", "война скупщикам". Робеспьер также хочет войны против внешних и внутренних врагов, но очень остерегается повторять лозунг "террор в порядок дня"; гораздо более он предпочитает этому правосудие: "Рука народа поднята, - говорит он, - правосудие заставит её пасть на предателей, заговорщиков, и она не оставит от этого нечестивого племени ни следа, ни остатка".

Робеспьер, как может, направляет дебаты или, скорее, движение этого дня. "Было бы весьма удивительно, если бы мы развлекались здесь обсуждениями, - сказал Бийо-Варенн. – Нужно действовать". И Конвент действует, побуждаемый Дантоном и Бийо: он издаёт постановление о создании революционной армии, затем обещает арест подозрительных, процесс Марии-Антуанетты и жирондистов, ночные обыски, ограничения множества еженедельных заседаний секций из-за опасения, что как бы их непрерывность не позволила, как в Лионе или Марселе, превратить их в очаги контрреволюции. Собрание чувствует народное давление, признаёт его и сопровождает его декретами, принятыми 5 сентября и в последующие дни. Время для судебной войны против внутренних врагов с помощью революционной армии и Революционного трибунала, закона о подозрительных (17 сентября), введения всеобщего максимума цен (29 сентября). Хотя народный лозунг не был вписан в закон, кое-что изменилось; в последующие недели многие из журналистов, якобинцев и членов Конвента считают, что террор окончательно "в порядке дня".