Робеспьер

Никакое решение суда не привело к окончательной развязке дела, никакое мировое соглашение нам не известно. Тем временем, в том же самом месяце августе 1786 г. привилегия ареста была значительно изменена королевским эдиктом. Будь он принят несколькими месяцами раньше, он помешал бы заключению Мэри Мерсер в тюрьму. Вероятно, без знания дела, законодатель дал Робеспьеру основание в следующем году выразить удовлетворение мерами во имя "прав человечества" и "священного интереса свободы"; с помощью этих слов он подчёркивает, что его обязанность была не только профессиональной. Адвокат не просто защищал клиента; он взял на себя ответственность за дело, в которое он верил. Он писал как гражданин.

"Невинная кровь" супругов Паж

В декабре 1786 г., несмотря на то, что адвокат Лезаж ещё не опубликовал свой ответ на записку о деле Мерсер, Робеспьер издаёт изложение обстоятельств нового дела, на этот раз в защиту супругов Паж. Дело, разбиравшееся советом Артуа, оказывается ещё более банальным, чем предыдущее; однако в руках Робеспьера оно становится поводом для развития академического спора о законах и правосудии, в зале суда и в публичном пространстве.

На этот раз процесс разворачивается в Бетюне. Там судебное учреждение эшевенов осудило за ростовщичество Мари Анжелику Прювос, супругу торговца золотыми и серебряными изделиями Пажа, и потребовало для неё сурового наказания: публичного покаяния, выставления у позорного столба в железном ошейнике и трёхлетнего изгнания. Против мужа, "старика очень преклонного возраста", был также начат процесс, впрочем, позже прекращённый, так как обвиняемый, вероятно, потерял рассудок. "Два гражданина, муж и жена, - начинает Робеспьер, - были обвинены в том, что они давали в долг под проценты. Один из осуждённых приговорён к ужасным наказаниям; другой окончательно погублен, хотя его даже не судили. Невиновность одного из них уже очевидна; я докажу невиновность другого". Вновь он разоблачает драматическую судебную ошибку. Так ли это? Что ясно, так это то, что судьи в значительной степени признают его правоту.

Главное своеобразие этого нового изложения обстоятельств дела, то, что отличает его от записок о делах Мерсер и Детёфа, в том, что оно подписано не адвокатом, а его клиенткой. Имя защитника появляется только в конце мнения адвокатов, которое следует за запиской. Начиная с 1786 г., адвокат выказывает явное предпочтение этому процессу, который даёт ему больше свободы для риторических фигур, не препятствуя ему вновь, при необходимости, брать слово для защиты своих "несчастных клиентов". Из девяти записок, которые он публикует между 1786 и 1789 гг., семь, таким образом, подписаны частично; чтобы авторизовать свой текст, адвокат довольствуется подписью после того, от чьего лица он исходит, или присоединением к нему выводов адвокатов. Здесь этот метод позволяет сосредоточиться на драматизации дела, вывести на сцену и с наибольшей силой показать страдания супругов Паж: читатель возмущается неблагодарностью этих обвинительниц, которые, чтобы не возвращать деньги, данные в долг, обвиняют свою благодетельницу как ростовщицу; он жалеет старика-мужа, заключённого в темницу-могилу, где он рискует расстаться с жизнью; он разделяет всеобщую радость, когда тот оттуда выходит: "Мгновенье, когда мы увидели узника, подарило нам зрелище, быть может, беспримерное, - пишет адвокат, - тысяча поцелуев, исторгнутых силой чувствительности, смешались с повторяющимися возгласами одобрения, и отец c дочерью, превозносимые и поочерёдно сжимаемые в объятиях растроганными зрителями, торжественно проводившими их до дома".

Как обычно, адвокат оспаривает решение суда по фактам (не было ростовщичества) и по форме (недействительность судебной процедуры). Но он идёт ещё дальше. Чтобы доказать невиновность супругов Паж, он разоблачает предвзятость свидетельских показаний или их недобросовестность и акцентирует внимание на риске судебной ошибки: "Лучше пощадить двадцать виновных, чем наказать одного невинного". Он также напоминает о недостаточности улик, на основе которых, в предыдущем веке, д'Англад был сослан за воровство на галеры, где он и умер. "Лангад [sic][58], вы были невиновны; сегодня вас упоминают среди жертв прискорбных ошибок правосудия, которые удивительное содействие обстоятельств извлекло из тьмы, казалось, скрывшей их навеки. При виде стольких эшафотов, дымящихся от крови невинных, я учусь не доверять домыслам, опровергнутым опытом и природой". Эшафоты, дымящиеся от "крови невинных"! Никогда ещё адвокат не пользовался такими живыми образами, такими мощными высказываниями, которые следует читать, помня о чрезмерной чувствительности конца того, XVIII века.