Робеспьер

Мог ли Неподкупный Робеспьер быть тайным врагом короля; мог ли он иметь душу цареубийцы? В контрреволюционной прессе его сравнивают с Равальяком и Дамьеном, начиная с 1790-х гг. "Лез акт дез апотр" ("Деяния апостолов") даже делают из него потомка цареубийцы Людовика XV: "Не верьте, - пишут они, что Робер-Пьер, / как о нём говорят, будто бы был рождён из ничего; / он принадлежит по мадам своей матери, / огню Робера-Франсуа Дамьена"[121]. Для некоторых журналистов выбор написания Робер-Пьер или Робеспьер больше не случаен… Вероятно, мало кто верит в эту легенду родства между Робеспьером и цареубийцей; даже у Пруаяра, который распространит многие другие, она не пользуется доверием. Повторённая "Лё Дефансёр дез опримэ" ("Защитником угнетённых") или "Журналь де ля кур э де ля виль" ("Придворной и городской газетой"), иногда всерьёз, иногда с насмешкой, она, однако, обнажает возрастающее недоверие Робеспьера к Людовику XVI; контрреволюционные журналисты его чувствуют. Его беспрестанные атаки против "исполнительной власти", министров или военачальников могут поразить только короля.

"Этот день мог бы быть прекраснейшим днём Революции"

В середине июня 1791 г. Робеспьер колеблется между страхом и надеждой. В клубе Друзей Конституции, 19 июня, он берёт серьёзный и лирический тон, чтобы призвать первичные собрания избрать в качестве "выборщиков" истинных друзей народа; опасности реальны, но он считает, что битва не проиграна. На следующий день он находится в Версале, чтобы отпраздновать вторую годовщину клятвы в Зале для игры в мяч. Приветствуемый как великий человек, он произносит речь, затем проходит через город под "хлопанье в ладоши" и возгласы одобрения. Всё ещё кажется ему возможным! Однако 21 июня Учредительное собрание сталкивается с наихудшим кризисом после июльских и октябрьских дней 1789 г.; Робеспьер узнаёт о нём утром. Король и его семья бежали. Они покинули Париж, и никто не знает, где они находятся. Следует ли отчаиваться? В тот же день у Якобинцев Робеспьер уверяет: "Этот день мог быть прекраснейшим днем революции; он еще может стать таким"[122]. Его последствия будут не такими, как он ожидает, но они вскоре изменят его публичный образ и усугубят раскол мнений о нём; ещё больше, чем раньше, некоторые станут им восторгаться, другие ненавидеть. В некотором смысле, степень выраженности и контрастность этих взглядов выявит усиливающиеся политическое разделение общества.

В прессе и на заседаниях клубов молва о бегстве или похищении короля носилась в течение нескольких месяцев, и в январе 1791 г. в Якобинском клубе у Робеспьера они вызывали некоторое доверие. На этот раз слухи воплотились в жизнь. Незаметно, насколько это было возможно, в ночь с 20 на 21 июня, король и его семья покинули Тюильри в тяжёлой берлине, запряжённой шестёркой лошадей, в сопровождении кабриолета. Всё, или почти всё, было предусмотрено, чтобы бегство произошло без препятствий. Официально барон де Корф путешествует со своей свитой; вот королева, переодетая русской дворянкой, Людовик XVI в костюме бухгалтера или юриста, принцесса Мария-Терезия в качестве молодой девушки и дофин… в образе маленькой девочки. Этого им достаточно, чтобы добраться до места недалеко от границы, где их ждёт Буйе и его люди; тогда они будут в безопасности. Но большое количество задержек, подозрительный взгляд почтмейстера в Сен-Мену, Жана-Батиста Друэ, а затем арест карет в Варенне кладут конец бегству; это происходит в ночь с 21 на 22 июня. До тех пор, пока новость не достигла Парижа вечером 22 июня, смятение было всеобщим.

В Собрании, которое решило заседать непрерывно, задаются вопросом о возможных последствиях этого бегства: политическая неопределённость, возобновление народных волнений, быть может, война? В то время как Конституция почти закончена, многие хотят сохранить лицо и выиграть время для ожидаемого возвращения короля. Так Собрание говорит о его "похищении" и отдаёт приказ о том, чтобы его остановить; оно пытается успокоить французов прокламацией; оно также организует деятельность исполнительной власти без монарха. Для Робеспьера это компромисс и даже измена. Он высказывается об этом в Якобинском клубе вечером 21 июня. Там, где Собрание говорит о "похищении", он обличает "бегство" и дезертирство; там, где оно надеется на возвращение Людовика XVI, он призывает к полной реорганизации органов власти. Согласно ему, требуется принять серьёзные меры, и "наименьшим из благодеяний этого дня будет сбережение тех 40 миллионов, в которые нам обходится содержание королевской персоны"[123]. Он не чувствует уверенности. Он обвиняет министров, осведомленных о планах короля; он обвиняет Собрание, которое "изменяет интересам нации" и выказывает готовность уступить требованиям монарха, который, на границе, мог бы угрожать, чтобы получить больше власти.