Робеспьер

Какую Конституцию оставить народу?

Уважаемый у Якобинцев и в провинциальных клубах, Робеспьер теперь ненавистен, даже презираем, в лоне Учредительного Собрания. Ещё более, чем у Петиона, Грегуара или Рёдерера, июльские события ослабили его позиции там. Когда он утверждает, что одна часть народа может осуществить "акт суверенитета", когда он иронизирует над моралью депутатов, Собрание смеётся. Когда он снова и снова возвращается к необходимости уважения к народному суверенитету и к равенству прав, его беспрестанно прерывают. Когда он обличает "измену" Барнава и Александра де Ламета, которых он обвиняет (с полным основанием) в желании лишить свободных цветных политических прав, оно раздражено резкостью высказывания и некоторые голоса призывают запереть его в тюрьму Аббатства. У него нет "никакого чувства меры", негодует журналист Руаю; "он отбивается с оскорблениями и клеветой; он разрывает, он кусает тех, кого он не может убедить". Одно обстоятельство изменилось; публика на трибунах, с отпечатком, оставленным Варенном и расстрелом на Марсовом поле, стала враждебной к большинству Собрания; Робеспьер и Петион – её защитники. Публика поддерживает их, она им аплодирует, несмотря на частые призывы председателя к порядку. Робеспьер и Петион убеждены в том, что народ на их стороне.

Прежде, чем разойтись, Собрание должно "отредактировать" Конституцию; хотя докладчик, Ле Шапелье, утверждал, что речь шла не о том, чтобы её изменить, а о том, чтобы привести текст в порядок, Робеспьер недоверчив. В напечатанном проекте, хранящемся теперь в библиотеке Национального собрания, он тщательно прокомментировал и снабдил пометками статьи, которые казались ему наиболее спорными. В них он напоминает о неотчуждаемости суверенитета; в них он разоблачает противоречия между предполагаемым допуском ко всем общественным должностям и условиями ценза; он обращает внимание на то, чтобы ограничить могущество исполнительной власти… Это только заметки, отрывки фраз, вписанных его тонким и нервным почерком; но они создают общую картину удивительно твёрдых убеждений: "Богатство развращает больше, чем бедность"; "Богатый депутат хочет увеличить своё состояние, бедный депутат хочет быть свободным"; "Разве те, кто вас избрал, могут быть ограблены вами?"; "Заметьте, что это ваши комитеты попирают Конституцию, а я её защищаю"… К тому же, во время дебатов Робеспьер повторяет целые отрывки из своих предыдущих произведений, таких, как его речь о серебряной марке (апрель 1791) и о свободе прессы (май 1791).

Робеспьер множество раз берёт слово с 8 августа по 3 сентября, он выступает восемнадцать раз по вопросу о Конституции. Опираясь на Руссо, он озабочен предполагаемым отчуждением суверенитета, смущён тем, что король может быть приравнен к представителю нации или что у части народа может быть оспорена возможность осуществить акт суверенитета (10 августа). Вновь ссылаясь на Руссо, который не смог бы стать членом избирательной ассамблеи, он утверждает, что "неправда, будто надо быть богатым, чтобы любить свою родину"[125], и требует отмены "декрета о серебряной марке и об условиях избираемости, предписанных для выборщиков"[126] (11 августа). Ему удаётся добиться регулирования права слова министров в Собрании (15 августа) и признания за членами королевской семьи статуса "активных граждан" (25 августа), но согласия не последует, когда он высказывается против титула принца, который внушает ему опасения, как возможность возрождения дворянства (25 августа), или, когда он хочет облегчить пересмотр Конституции (30 и 31 августа).