Робинзон Крузо

Спустя некоторое время я решил угостить моего слугу еще и жареным козленком. Для этого я развел огонь так, как делают у нас в Англии, чтобы приготовить жаркое на вертеле. Чтобы мясо получше прожарилось, я вбил две крепкие рогатины по обе стороны кострища, положил поперек жердь, привязал к ней кусок сырой козлятины и вращал его над огнем до тех пор, пока мясо не покрылось золотистой корочкой и не стало мягким и ароматным. Пятница неотрывно следил за моими руками и тем, как я колдую над вертелом, почтительно подавал нож, которым я пробовал, готово ли блюдо. Потом он осторожно отнес на стол свой кусок дымящегося мяса, который я ему предложил отведать. Восторгу его не было границ, едва он впился своими крепкими зубами в угощение; сок стекал по его губам и подбородку, глаза блестели. Насытившись, Пятница объявил мне, что с этого дня он никогда больше не будет есть человечину, которая не идет ни в какое сравнение с приготовленным мною жарким.

Очень скоро я усадил его за работу. Я дал ему ступку и показал, как нужно толочь ячмень, чтобы зерна превратились в муку. Затем он просеивал муку, а я рассказывал ему, для чего это необходимо и как из муки замешивают тесто и выпекают хлеб. Он все отлично понял, наблюдая за моими дальнейшими действиями, за тем, как я замесил на козьем молоке тесто и нажарил лепешек. После этого на его глазах я испек хлеб из пшеничной муки. Через какое-то время Пятница уже мог заменить меня в этом деле, и мне показалось, что такая работа моему помощнику пришлась по душе.

Теперь, когда население острова увеличилось ровно вдвое, встал вопрос о продовольствии. Оба мы должны были ежедневно обедать и ужинать, поэтому я решил увеличить посевы, нашел новый участок и принялся за расчистку земли и строительство ограды. Пятница усердно помогал мне. Я рассказал ему о цели нашей трудной и кропотливой работы; он был тронут тем, что я так о нем забочусь, и очень старался даже в мелочах быть мне полезным.

Без сомнения, это был самый счастливый год моей жизни на острове.

Я учил Пятницу английскому языку, и вскоре он довольно сносно его освоил. Теперь мой индеец знал названия и назначение почти всех предметов, которые употреблялись в нашем обиходе, географию тех мест, куда я его посылал, а уж такие слова, как «поле», «ферма», «грот», «бухта» «остров», стали для него самыми привычными.

Он так полюбил беседовать со мной, что мой язык, пребывавший в бездействии на протяжении стольких лет, иногда просил пощады. Но и без этих долгих разговоров чистосердечный, отзывчивый и добрый Пятница был для меня источником душевного подъема и спасением от гнета многолетнего одиночества. Мы все больше привязывались друг к другу.

Как-то раз я задал Пятнице вопрос, не тоскует ли он по родине и не хочется ли ему вернуться на материк. Мой приятель отрицательно покачал головой. Объяснялся он на ломаном английском, но уже хорошо понимал чужой ему язык, и в продолжение разговора я спросил, что представляет собой племя, из которого он происходит. Насколько оно воинственно и случалось ли ему побеждать в битвах?

Пятница наморщил лоб, раздумывая, затем приосанился и вскинул голову.

– Да, мы лучше всех биться! – горделиво произнес он.

– Если вы сражались лучше других, – задал я следующий вопрос, – почему так вышло, что ты попал в плен, а, Пятница?

– Наши много побили их, – последовал ответ.

– И все же, – не унимался я, – вы разгромили вражеское племя дикарей, а тебя почему-то взяли в плен…

– Я был другой край, – мрачно буркнул Пятница. – Их побили, где меня не было, там наших было больше. Наши взяли – три, много тысяч. Враги схватили всего один, два, три – и я.

– Отчего же племя не отняло тебя у врагов?

– Наши много побили…

– Почему ваши воины не пришли к тебе на помощь? – повторил я, чувствуя, что моему терпению приходит конец.

– У наших не было лодок, – вздохнул Пятница. – Трое и я связали и кинули в пирогу.

– Хорошо. А теперь ответь мне: твои соплеменники тоже съедают пленных? Увозят их подальше от хижин, разводят костры, пляшут, словно черти в аду, режут людей?

– Да, – кивнул он. – Так надо. Режут и едят. Особенно смелое сердце.

– Где это происходит?

– Где угодно. Разные земли…

– А на наш остров твое племя приплывало?

– Да… И тут, и другие места.

– И ты тоже был среди этих воинов, Пятница?

– Там. – Он махнул рукой на северо-запад. Затем, спохватившись, посмотрел на меня виноватыми глазами и смущенно добавил: – Тебя нигде не видно… Пятница не кушал бы добрый господин, он любить, кто его спас…

Это меня мало утешило, потому что я живо представил себе, как мой прилежный, простодушный и ласковый дикарь участвует в ритуальных пиршествах. И все-таки я повел Пятницу, чтобы он показал мне место на берегу, куда приплывали его соплеменники. Шел он со мной покорно, однако скрепя сердце, всем своим видом показывая, что не одобряет эту затею. Но тут у меня был особый интерес.