– Согласен, мама была некорректна и преждевременна, но ты должна понять её, она ждет внуков, а, по её подсчетам, ты покинула уже детородный возраст лет пять назад, – Славик говорил всё это так, будто доказывал какую-то теорему.
– Спасибо и твоей маме, и тебе, – покраснев, сказала Маня.
– Но скажу в свое оправдание: я с мамой не согласен и придерживаюсь другой точки зрения – и в сорок лет женщина может родить.
– Ну, тогда это всё меняет, – сказал Фома.
– Нет, а как же нумерология, она тоже не на нашей стороне, – вспомнила еще один довод против несостоявшаяся невеста.
– Маня, как тебе не стыдно, это астрология, ты должна разбираться, это все равно что путать Галилео Галилея с Коперником, – на этих словах Славик искренне захихикал, даже прыснув от удовольствия два раза, но, увидев, что его собеседники не поддержали шутку, продолжил: – Я, Фома Фомич, профессор астрономии, преподаю в институте, а астрология – это моё хобби, моё любимое увлечение. Я даже скажу пафосно – это моя жизнь. Сейчас я коплю на компьютер, чтоб был такой мощности и настолько современно укомплектован, чтоб на него я смог настоящую программу для расчета астрологических гипотез установить, только на такой агрегат мне еще копить и копить. Но, – вспомнил Славик, – я, Маня, пожертвовал частью денег с этой зарплаты на оплату жилья здесь, это все ради тебя, ради наших отношений, ты должна это ценить.
– Интересно, как отреагировала твоя мама, ведь она уверена, что живет с гением астрологии и для полного счастья этому светилу науки только компьютера и не хватает.
– Маме я сказал, что у меня вычли взносы в Фонд защиты амурских тигров, раз в год она мне разрешает это делать.
– Я польщена, ты соврал маме ради меня, ты взрослеешь, Славик, еще немного – и ты будешь ходить без шапки, когда тебе вздумается.
– Не надо ёрничать, я вообще подвергал себя опасности ради тебя, дядя Митя – очень странный мужик, постоянно с портретом своей умершей жены разговаривает и в окно смотрит. Портрет ещё какой-то неравномерный, а краски на холсте в одном месте будто пластилин налеплены, такие большие и грубые мазки. Взял он с меня аж тысячу за пять дней, грабеж, но уж очень выгодное расположение у его дома – прям напротив твоего. У меня были намеренья приходить к тебе в гости, гулять возле озера и вообще потихоньку возобновить наши отношения, но моим планам не суждено было сбыться, – было видно, что Славик переигрывает. – С самого первого вечера вы вдвоём, я понял, что меня променяли, меня предали, но смириться не мог, поэтому смотрел, как вам хорошо, и зверски завидовал.
– Славик, не надо этого, а то товарищ Станиславский сейчас, глядя на твою игру, нервно курит в сторонке, – сморщилась Маня.
– Подожди, Мирослав Вячеславович, а что там с астрологией, почему она против? – спросил Фома, который все остальное знал.
– Понимаешь, ой, понимаете, можно составить прогноз, подходят люди друг другу или нет, имея для этого лишь даты рождения. Я сделал такой анализ, и он оказался резко отрицательным, но есть маленький шанс – если Маня родилась в час ночи, то это немного бы, но улучшило картину.
– Я родилась в восемь утра, так что, Славик, увы.
Она перебралась в кресло-качалку и укрылась пледом, а Славик все говорил и говорил. Когда Маня уснула, а Фома начал клевать носом, Славик ушел, извиняясь и договариваясь встретиться завтра, ведь он может рассказать еще много интересного. Фома же оказался лучшим собеседником, по версии Славика, наверно, потому что молчал.
Когда гость все же покинул дом, Фома сел на диван напротив спящей Мани и залюбовался ею, именно в этот момент прозвенел самый нужный звонок за этот день. Нажав на телефоне отбой, Фома уже точно знал, кто убийца.
Аугсбург, 21 декабря, 1682 год