Робкий ангел возмездия

– Нет, что ты, но за столом они тебя заклюют, к вечеру еще приедут Илья с Марикой, а они у нас что-то типа мажоров. Если Мальвина сама всего достигла в жизни, она злая, но справедливая, уважает людей, кто добивается успеха, то Илья с Марикой, по-моему, вообще никого не ценят.

– Почему к тебе эта Лёлька относится свысока? – спросил Фома.

– Я неудачница, – очень спокойно, будто проговаривая какой-то общеизвестный факт, сказала Маня. – Вот про тебя, уверена, когда Мальвина узнает, сколько ты написал книг, то зауважает обязательно. Понимаешь, ее отец, мой дядя Игорь, всю свою жизнь проработал учителем в школе, это ее боль, его она тоже считает неудачником, поэтому она ценит только успешных людей. А вот Илья и Марика – это её противоположности, их отец, младший брат Марго, дядя Ильдар, – успешный бизнесмен, поэтому они апатичны и не амбициозны. Илья еще ничего, он работает в институте преподавателем, но вся его семья, включая жену и двух девчонок, живет за счет папы, Марика же в институт даже не поступила. Она ведет беззаботный образ жизни, тратит папины деньги и любит стебаться над людьми.

– Я справлюсь, ты знаешь, у меня насчет тебя серьезные намерения, а это подразумевает под собой, что я непременно с ними встречусь в будущем, так зачем тянуть, иди, готовься и за меня не переживай, – и, поцеловав ее, ушел домой, а Маня, пока не замерзла, стояла и пыталась унять сердце, которое хотело выпрыгнуть из груди. Ей очень хотелось сохранить ощущение счастья подольше, Маня знала наверняка, что стоит ей зайти в дом – и её опять заставят поверить в то, что она неудачница.

* * *

– Мария, у тебя появился жених, а ты ходишь при нем в этом ужасном спортивном костюме, – Марго говорила спокойно и высокомерно, выпуская горы пара из своей чудо-машинки. Как всегда, после ее приезда жизнь в «гнезде» закипела. Под ногами путались работники клининговой компании, натирая до блеска пол. Повара, выписанные ею из ресторана, готовили обед и праздничный ужин, а дворники чистили от снега участок.

– Или ты считаешь, что можешь покорить его яичницей, которую мы с Лёлей нашли сегодня на нашем столе? – Марго говорила с Маней снисходительно, словно с умалишенной, которой так трудно что-то объяснить.

– Я понимаю, что к твоим сорока годам у тебя совсем нет опыта, вот я, к примеру, в твои годы была трижды замужем и, хочу заметить, уже миллионершей. Лёля в свои тридцать пять в первом разводе, дай бог не последнем, имеет квартиру в центре, должность и прекрасного сына десяти лет, – когда Марго хвалила Лёльку, та расцветала, выпячивала грудь и еще презрительней смотрела на Маню.

– Хотя, учи тебя, не учи, все одно, – печально продолжила тетя. – Ты хоть к ужину оденься, как подобает, не опозорь нашу семью.

На этих словах в дверь вошли припозднившиеся племянники Илья и Марика, родные брат и сестра с разницей в возрасте пятнадцать лет, шумно гогоча, ворвались в пространство гостиной, спасая Маню от расстрела обидными высказываниями тетушки.

– Тетя Марго, – Илья первым кинулся к тетушке и начал целовать ей руки, – благодетельница, ты спасла меня от нудных походов по магазинам в поисках подарков к Новому году двум чудовищам, которые именуются моими дочерьми.

– Тебе, Илья, пора менять очки, – тетушка была, как всегда, в своем репертуаре, – они делают из тебя подростка.

– Но, Марго, это «Булгари».

– Да хоть «Гуччи», ваш отец со своими деньгами не приучил вас, что бренд – это только полдела, должен быть еще и вкус. Вот хотя бы посмотри на свою младшую сестру, ей двадцать пять, а одевается она, будто ей шестнадцать. Мне кажется, твоим родителям надо было предохраняться на старости лет, здравствуй, Марика, и вытащи жевательную резинку изо рта, не раздражай меня.

Пока Марго занялась вновь прибывшими, Маня потихоньку поднялась к себе в комнату и закрылась. Простыни еще помнили тепло, Маня уткнулась в них носом и счастливо уснула.

* * *

Марго Бёркс, а в девичестве Рита Денисова, всегда знала, что ей делать. Даже в детстве, когда в своем послевоенном детстве, засыпая на матрасе, туго набитом сеном, которое они с братьями каждую субботу меняли, и поэтому он был мягче, чем ватная подушка, та от времени превратилась в камень, уже тогда она знала, что делать. Когда в восемнадцать лет выходила замуж за болгарина и уезжала из страны, наверняка зная, что навсегда, а слезы матери и крепкие объятия отца рвали ей сердце, то и тогда она знала, что делать. Это чувство было самой постоянной составляющей всей ее жизни. Сейчас, сидя на своей Родине, в доме, который построила она, в комнате, которую она называла своим будуаром, это была самая шикарная спальня в этом доме, с собственной ванной и кабинетом, она впервые в своей жизни не знала, что делать.