Род

То там, то тут Волчонку попадались узкие просеки, пробитые в чаще телами его братьев, иногда острые сучки бурели запекшейся кровью. Волчонок и не думал идти по их следам, тем более что совсем свежих не попадалось. Еще немного удивляло отсутствие какого-либо шума, от таких мощных прорывов и треск должен был стоять немалый. Лишь потом он сообразил, что все остальные не додумались до его мудрого решения поспать или просто испугались и всю ночь блуждали по лесу, пока поутру не рухнули обессиленные на землю.

Стоило Волчонку задуматься и перестать глазеть по сторонам, как ноги сами вынесли его на небольшую полянку, посреди которой угадывался след от старого кострища. Рядом сидела старая женщина с длинными нечесаными космами седых волос и двумя большими, туго набитыми кожаными мешками на груди, возможно, это и были груди, но гигантские, поболее, чем у русалки. На появление подростка она никак не отреагировала, как будто была слепой и глухой.

Перед отправкой в лес подросткам никто не объяснил, даже обиняком, что их ожидает, соответственно, и наставлений, как поступать в той или иной ситуации, они получили немного. Если отбросить прощальное напутствие, четкое и однозначное – иди, куда глаза глядят – их было всего четыре. Первое – общее: ничему не удивляйся. Второе – оптимистическое: если останешься жив… В этом маловероятном случае надлежало всю оставшуюся жизнь хранить молчание обо всем, увиденном Там, нарушение молчания грозило такой мучительной смертью, что даже лежащие на смертном одре предпочитали не рисковать. Третье и четвертое были вполне конкретны, но их время еще не пришло.

Сейчас было время ничему не удивляться. Поэтому Волчонок и не удивился тому, что сидящая женщина удивительно напоминала Влка. Кого другого мог провести старушечий наряд, седые космы и гигантские груди, но не Волчонка, которому достаточно было посмотреть, как старуха помахивает прутиком. Вот только запах смущал. Запах был не Влка. Люди вообще так не пахнут, так пахнет… старая кость, пролежавшая несколько лет в земле в сосновом бору, определил Волчонок.

Он стал осторожно по краю полянки огибать старуху, надеясь лучше разглядеть ее лицо. Но стоило ему очутиться с наветренной стороны, как старуха встрепенулась.

– Фу-фу-фу! Никак человечьим духом потянуло! Ну и вонь! – закричала она, вскакивая.

Голос был не Влка. Но Волчонок знал, что голосов у волхва больше, чем живущих в их лесах зверей и птиц, тут ни в жизнь не угадаешь. Да и не до гаданий ему было. Старуха выхватила откуда-то два длинных кинжала, вжикнула ими несколько раз друг о друга, востря и без того угрожающе поблескивающую сталь, пуще прежнего выкатила незрячие бельма и бросилась к подростку, вращая кинжалами так быстро, что в воздухе повисли две светящиеся воронки.

– Ничего, что вонюч, на мелкие кусочки порублю, в семи водах отварю, семью травами приправлю – славный ужин выйдет! – кричала старуха, приплясывая вокруг подростка.

Ветер от свистящих вокруг головы кинжалов овевал щеки Волчонка и вздымал его длинные волосы, которые опадали, подсеченные, на землю. Волчонок стоял ни жив ни мертв, боясь пошевелиться, волосы – ладно, волосы отрастут, а вот уши или, того хуже, нос… Потому, наверно, он не сразу вспомнил заветные слова.

– Зачем ругаешься, старая?! – в свою очередь крикнул он, стараясь подавить дрожь в голосе. – Зачем грозишься не спросясь?! Ты прежде напои-накорми, в баню своди, потом расспроси, а ну как я за делом пришел.

Сработало. Старуха не мигом, но угомонилась, кинжалами размахивать перестала, хоть и пробурчала недовольно: «Буду я ради тебя одного баню топить. Обойдешься!» – но потом поклонилась, как положено, и протянула ему кусок лепешки: «Отведай моей еды!»

Лепешка была точно такой же, какой угощал их Влк перед переправой через озеро. Такой же каменной. А запах? Не до запаха, когда целый день макового зернышка во рту не было! Вот и старуха говорила что-то весьма уместное о запахе и славном ужине. И еще почувствовал Волчонок, что еда-то не обыкновенная, вроде и съел-то всего несколько крошек, а усталость как рукой сняло, и такая легкость вдруг появилась и в теле и в мыслях. «Не наша еда, не земная, не человечья, но…» – подумал Волчонок.

– По вкусу ли тебе моя еда? – прервал его мысли вопрос старухи.

– По вкусу, – совершенно искренне ответил Волчонок, – спасибо, – о благодарности в наставлении ничего не говорилось, но Волчонок решил, что это никогда не повредит.

– Знал бы, за что благодаришь, – усмехнулась старуха и тут же, спохватившись, сменила тон, – коли по вкусу, так, стало быть, ты наш, иди пока в дом для дорогих гостей, отдохни с дороги, а я здесь подожду, может, еще какой молодец прибредет, то-то у нас с тобой пир будет.