С ним делались припадки удушья, но он переносил эти припадки со стоическим терпением. Никто не слыхал от него ни стона, ни жалобы, и он настаивал только на одном: чтобы ни в чем не изменялся обычный порядок его жизни. Только вместо утренней молитвы, которую обыкновенно Василий Дмитриевич прочитывал сам, приходил ежедневно священник и служил молебен перед образом Василия Блаженного, память которого Василий Дмитриевич праздновал своим тезоименитством.
Ежедневно священник окроплял больного святой водой и давал целовать крест. Когда же, видя тяжкие страдания Василия Дмитриевича, он сказал, что не следует ли ему приготовиться по-христиански к последнему концу, то Василий Дмитриевич рассердился и ответил:
– Негоже, не приготовившись, к такому великому таинству без крайней нужды приступать!
То же ответил он и княгине Аграфене Павловне, когда она намекнула ему об этом, но сдался на ее просьбы, дозволив ей дать себе богоявленской воды и зажечь у себя в головах перед образом крещенскую свечу.
После молебна каждый день Аграфена Павловна должна была прочитывать ему донесения из разных его волостей и имений и замечать и передавать его приказания. Каждый день она должна была ему говорить о жалобах, поступающих от крестьян. Больной, задыхающийся, он входил во все подробности, чинил распорядок, осуществлял то, что думал приводить к осуществлению год назад.
– Это мое дело, – говорил он. – Кто же мое дело делать станет? Если я не стану о них думать, – прибавлял Василий Дмитриевич, указывая на своих крестьян, ожидавших его распорядка, – то кто о них подумает? И с чем я явлюсь к престолу Божию, когда ради своей небрежности и лени я на руки наемников сдам тех, кто Им был поручен мне.
И дела по имениям шли, не останавливаясь, своим порядком. Привезли из Москвы молодые отводки каштанов. Василий Дмитриевич еще в прошлом году заказал, хотел попробовать акклиматизировать их на берегу Ветлуги. Он приказал засаживать приготовленное место.
– Под тенью бы их дал вам Бог посидеть, князь! – сказал кто-то из соседей, сидевших подле постели больного.
– Пусть они знают, что их отец садил эти деревья на смертном одре! – отвечал Василий Дмитриевич, указывая на детей. – Ясно, не для себя хлопотал!
И он сейчас же распорядился, чтобы опыт посадки каштанов производился и по другим его имениям, предназначенным его младшим сыновьям.
Между тем родные и близкие знакомые Василия Дмитриевича, получив известие о его болезни, начали съезжаться. Они нашли его хуже, чем ожидали, но, разумеется, приходили с словами утешения. Приехал из Зацепинской пустыни и отец Ферапонт.
– Нужно вспомнить христианский долг, князь, исповедоваться во грехах своих и, прибегая к милосердию Божию, приобщиться Его Святых и Божественных Таинств!
– Не рано ли, святой отец? Простит ли Бог грешника, прибегающего к столь великому делу без приготовления?..
– По вере вашей дастся вам! – отвечал отец Ферапонт. – Бог установил великое таинство сие не только во искупление, но и во исцеление.
Этот довод убедил князя, и он решил завтра пригласить священников из двух ближайших своих сел; они должны были, соборне с отцом Ферапонтом, отслужить молебен Нерукотворному Спасу Зацепинскому, а после молебна он приступит к всенародной исповеди и святому причащению.
Утро было ясное; в семь часов утра священники начали свое служение с водосвятием. Больной лежал в постели, но усердно молился. Кругом него стояли жена, дети, приезжие, управляющие, дворня, весь дом. Все молились. По окончании молебна Василий Дитриевич обратился к отцу Ферапонту:
– Вы, святой отец, мой отец духовный, вас прошу я прочитать мою последнюю волю! Груша, подай бумаги!
Княгиня со слезами на глазах, но послушно, тихой поступью прошла в брусяную избу, вынесла оттуда бумаги и подала князю.
– Это моя последняя воля, писана мной самим в твердом уме и памяти, будьте свидетелями все. Надеюсь, дети ни в чем не захотят ее нарушить!
Отец Ферапонт начал читать:
– «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Помня час смертный и желая водворить в доме моем и между детьми моими мир и любовь, да царствует над ними Божья благодать и мое благословение, решил я, будучи в здравом уме и памяти, доставшееся мне после родителя моего имущество и нажитое моим прибытком распределить между женою моею и детьми моими следующим порядком: старшего сына моего Андрея благословляю занять мое место, быть опорою и другом матери своей, отцом братьям и сестрам своим, оказывать им любовь и помощь и назначаю ему Божьего и наших прадедов, дедов и родителей благословения образ Спаса Нерукотворного Зацепинского, да охранит его Господь своею милостию…» – Потом за перечислением других образов, вещей, разных принадлежностей шло перечисление волостей, домов, дач, земель, лесов и пустошей. То же шло о других детях и жене, согласно сделанному уже вперед распорядку; распределялись лошади, скот, наконец, наличные деньги, из коих отделялись особо суммы на помин души, на украшение Зацепинской обители, на украшение своих приходских церквей, на раздачу бедным…