Род волка

Ночевал Семен опять в степи, возле еле сочащегося ручейка. Кусты здесь были тонкие, мелкие и кем-то уже обглоданные, так что мясо пришлось есть почти сырым. Волчонка он не видел весь день и стал надеяться, что уже не увидит никогда. С волками Семен раньше дела не имел, но, исходя из размеров, мог предположить, что его новый знакомый не щенок-ребенок, а, скорее, щенок-подросток, так что приручать его уже поздно, даже если бы волки приручались в принципе. Да и, по большому счету, ни к чему это — хватит забот и с одним «телом». Так что, когда в темноте засветились два пятнышка, он совсем не обрадовался.

— «Я должен тебя кормить?» — спросил Семен.

— «Нет, я большой».

— «Ты охотишься?»

— «Да».

— «Вчера ты охотился с мамой?»

— «Да. За большой добычей».

— «Почему не помог маме с добычей?»

— «Отстал. Она быстро бегает».

— «Почему не помог маме со мной?»

— «Ты — не добыча. Вы сражались (мерились силой)».

— «У мамы много таких, как ты?»

— «Я один. Теперь».

— «Остальные?»

— «Я убил».

— «Почему?»

— «Они тоже хотели. Смог — я».

— «Где ваша стая?»

— «Близко».

— «Почему ты не с ними?»

— «Не могу. Не могу сейчас».

— «А когда сможешь?»

— «Не понимаю».

У Семена возникло подозрение, и он решил его проверить:

— «Что ты будешь делать завтра?»

— «Не понимаю».

«Так и есть! — удивился Семен. — Он помнит прошлое, накапливает какой-то опыт, а будущего для него не существует. По-видимому, возраст, когда инстинкт заставит его влиться в стаю, у него еще не наступил, и он должен за кем-то идти, хотя, наверное, уже может прокормиться сам. Но при чем тут я? Он же не цыпленок-утенок, чтобы воспринимать как родительницу первый движущийся предмет, увиденный при рождении, да и родился он не вчера. Может быть, у молодых волков другая логика — подчиняться тому, кто оказался сильнее? По крайней мере до тех пор, пока инстинкт не прикажет мериться с ним силой? Эдак он меня однажды просто загрызет, причем не из мести за мать, а просто потому, что у него половые железы начнут выделять соответствующие гормоны. Или, может быть, инстинкт не позволяет ему покинуть мать, а я тащу ее шкуру? Смерти он не понимает, а запах матери чувствует? Попробую спросить его самого».

— «Почему ты идешь за мной?»

— «Должен идти, хочу идти».

— «Зачем?»

— «Не понимаю».

«Ну, разумеется, — вздохнул Семен. — Ладно, пусть ходит, лишь бы жрать не просил — этого я не выдержу!»

— «Мама учила тебя брать большую добычу?» — спросил он.

— «Учила брать вместе».

Семен хотел честно предупредить, что ничему подобному он волчонка научить не сможет, но сообразил, что «думать вперед» тот не умеет, и прервал контакт.

* * *

До своего лагеря Семен добрался только во второй половине следующего дня. Здесь ничего не изменилось, разве что туземец успел изрядно обгадиться. Миска с водой, которую Семен поставил рядом с ним, так и осталась нетронутой. В ловушке оказалось пять карасей, но один из них сбежал при приближении хозяина. Раколовки были пустыми, поскольку раки всю тухлятину сожрали и расползлись по своим делам. Семен горько вздохнул: только старые бродяги могут понять щемящее чувство, когда возвращаешься, можно сказать, в родные пенаты, а поделиться впечатлениями, рассказать о приключениях некому. Пришлось просто ругнуться в пустоту и приниматься за костер и разделку мяса. В конце концов, он выполнил свою главную задачу, и скоро у него будут одежда и обувь!

Способов выделки шкур Семен знал множество: по-якутски, по-чукотски, по-калмыцки, по-таджикски, по-сибирски и так далее. Кроме того, он неплохо представлял себе, как это делали индейцы-алгонкины в Северной Америке, охотники пампы в Патагонии и африканские зулусы. В молодости всё это он изучил по книгам, лелея мечту привезти родителям с полевых работ шкуру медведя или хотя бы оленя. Однако после первого же знакомства с условиями жизни в тайге и тундре он решил, что лучше будет гордиться не охотничьим трофеем, а мощью своего интеллекта, которая удерживает его от попыток таким трофеем обзавестись.