Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61

— Да какой же бред?! Какая индуцированная истерия, если все натурально так срали и блевали?!

— Конечно, натурально. Как же ещё! Если подкрутить тонкие настройки — вегетатика ещё и не такое выдаст! А уж если доктора идут на поводу. А как не идти? Мы все ужасно запуганы страшной-престрашной санэпидобстановкой. Нас очень хорошо в школе учили.

— Да с чего ты решил…

— Оксана Анатольевна, ты сама меня на эту мысль навела. Именно ты упомянула об эхолалии. Твоя настороженность только поспособствовала этой вспышке. Только не холеры, а именно что истерии. А теперь идём в отделение.

— Все? — уточнил Ельский.

— Ну, ты не ходи. Младенцы все эвакуированы. Чего тебе с бабами делать? А вот начмед — милости прошу к нам. Как ответственный за весь этот балаган.

У изолятора Оксана Анатольевна настаивала на надевании масок. А то и полного обмундирования для чумного блока. Тут уж даже Родин посмотрел на свою жёнушку с некоторым волнением.

— Оксан, напомни-ка мне путь передачи холеры?

— Фекально-оральный.

— Молодец! Садись, пять! И если мы не собираемся пить тот…эээ… «рисовый отвар», и засовывать чужие, неизвестно где побывавшие пальцы в рот! — Тут он ещё раз очень выразительно посмотрел на любимую супругу. — То и контакт с пострадавшей нам не страшен.

До потери тургора и реального обезвоживания пациентке Ивановой было далеко-далеко. Она действительно оказалась страшной болтушкой. Патологической. И натурой весьма тревожной. После родов-то женщина и так… А тут ещё на характер легло. И ещё немаловажный факт анамнеза выяснил старый дотошный дружище Святогорский. Бабушка пациентки Ивановой умерла от холеры. Вошла в число тех самых семерых «счастливчиков», сгоревших от обезвоживания в Одессе в 1970 году. Заболело сто двадцать шесть человек — умерло семеро. Понятно, что напуганная с детства сказкой о страшной-страшной холере, ударенная гормонами во время родов и попросту переев каши, которую она запила двумя литрами кефира, — родильница так накрутила себя и всех вокруг!..

Через два часа психопрофилактических бесед Святогорского с дамами первого этажа обсервационного отделения «вспышка холеры» была подавлена в зародыше.

— А пищеблок никогда не помешает перетрусить, проверить актуальность санитарных книжек и соответствие технологических процессов стандартам! — Резюмировал Святогорский.

Он сидел в кабинете у Оксаны и пил кофе. С коньяком. Заведующая другая — традиция та же. Оксана Анатольевна забилась в кабинет от стыда. Надо же, как она попала! Как она позволила вплести себя в индуцированную истерию! Как не заметила очевидного!

— Ты — женщина. И этим всё сказано, — «успокоил» её Аркадий Петрович. — Хорошо, что твой муж — начмед. Будь это посторонний тебе в койке человек — по головке бы за такое не погладил.

— Прекрати! Я тебя умоляю, Аркадий Петрович!

Святогорский добродушно усмехнулся.

— Ладно, это говорю я! Ласково. И так говорит вся больница. Только не так ласково. А впрочем, пусть говорят. Так и о Таньке Мальцевой говорили. Она — заведующая. Любовник — начмед. Прикрывает всю жизнь. И сейчас о ней так говорят. Она — главный врач. Любовник… Тьфу ты! Уже муж — замминистра. Разумеется, прикрывает.

Он немного помолчал.

— И потом. А что плохого в том, что тебя прикрывают, покрывают… И что там ещё? Право на ошибку имеет каждый. И совершает эти ошибки. Другое дело — какая это ошибка. И как за неё бьют. Твоя ошибка — просто забавная. Без последствий. А вот то, что натворил наш Скумбриевич…

Аркадий Петрович нахмурился.

— В общем, из двух заведующих порке сегодня подлежишь явно не ты. Полагаю, соверши ты такую грубую злую глупость, как Анатолий Витальевич, Родин бы тебя не пожалел. Будь ты сто раз жена.

— Панин Таньку никогда не жалел. В профессии…

— Да и не только в профессии. — Добавил Святогорский.

Он поднялся.

— Ладно. Пойду я. У меня бабы в ОРИТ. Да и боевую готовность всех подразделений надо проверить. А то плановых завтра в два раза больше обыкновенного.

Оксана Анатольевна снова покраснела.

* * *

Родин сидел за столом в своём кабинете. Он уже немного успокоился. Точнее — его выбило из колеи поведение Оксаны. Её излишнее нервное возбуждение на предмет не такого уж и военного случая, как диагностическая ошибка. Её излишняя вовлечённость. Андриевич принимал мрачность начмеда на свой счёт. И был, конечно же, прав. Процентов на восемьдесят.

— Скажи мне, Анатолий Витальевич, какие зелёные человечки нашептали тебе, что вот это вот так называемое «естественное кесарево» допустимо в принципе, и, тем более, допустимо в стенах нашего лечебно-профилактического учреждения?

Сергей Станиславович поднял на заведующего патологии взгляд. Никаких солнечных зайчиков. Сейчас рыжим Родиным можно было заколачивать костыли в сочленения рельс.

— Я… Я хотел сделать что-то полезное. Что-то новое. Для привлечения клиентов. В родильный дом, конечно же. В родильный дом.