Родимая сторонка

— Раз видишь, что коню тяжело, сразу надо было сказать. Я бы давно на тебя пересел…

И, похохатывая над братом, ехал на нем с полверсты, пока не кончилась грязь.

Глядя на них, ожила и Таисья. Испуганно-тоскливые глаза ее снова засветились, на щеках проступил румянец, и с губ до самого дома не сходила слабая улыбка.

Уже подъезжая к задворкам, Василий круто остановил вдруг лошадь, вытянув шею вперед.

— Неладно ведь дома-то у нас!

Во дворе, у крыльца, стоял, согнувшись, Алешка и, вздрагивая плечами, вытирал рукавом рубахи лицо. Увидев братьев, он растерянно застыл на месте, потом кинулся вдруг в проулок.

— Беги, догляди за ним! — встревоженно ткнул Мишку в плечо Василий.

— С отцом, поди, поругались, — догадался Мишка, нехотя слезая с дрог. — Никуда он не денется.

— Кому сказано, догляди! — рявкнул Василий, зло выкатывая на него глаза.

6

Обо всем, что бы ни случилось у соседей, Парашка узнавала первой. Ей для этого никого и выспрашивать не надо было, а стоило только выйти утречком на крыльцо.

Если дядя Тимофей визгливо кашляет во дворе и шумит на ребят, значит, Зорины собираются куда-то на весь день. Тут уж к ним лучше не показывайся: дядя Тимофей ходит со двора в избу и из избы во двор тучей, тетя Соломонида спешит накормить сыновей, и ей слова некогда вымолвить, а ребята за едой только ложками о блюдо гремят — им и подавно не до Парашки.

В такие дни Парашке становится тоскливо. Она тоже, как дядя Тимофей, начинает сновать без толку из избы в сени и обратно, сердито швыряет все, грубит матери…

Если же дядя Тимофей с утра легонько потюкивает около дома топором и мирно беседует сам с собой, а тетя Соломонида ласково скликает кур или развешивает не торопясь белье во дворе, значит, соседи никуда нынче спозаранку не поедут и можно будет сбегать к ним хоть на минутку.

Она и сама не знает, отчего ее тянет к соседям. Оттого, может, что всякий раз на Алешку ихнего поглядеть ей хочется. А уж если поговорить доведется с ним, весь день вызванивает песни Парашкино сердчишко. Оттого еще, может, прилепилась она к Зориным, что нет у ней, кроме хворой матери, никого родных в деревне, и обо всем Парашке самой заботиться надо: и о пашне, и о покосе, и о дровах. Как же тут без чужих людей обойдешься? А дядя Тимофей хоть и скуповат, хоть и сердит бывает, а иной раз и поможет полоску ей между делом спахать, или воз дров попутно из лесу ребят заставит привезти, то сам изгородь за нее в поле поправит, или косу в сенокос отобьет. И тетя Соломонида жалеет Парашку: когда муки ей маленько тайком даст, когда — картошки, а то и говядинки принесет к празднику. Парашка ей тоже помочь всегда старается. Если Таисья в поле задержалась, Парашка тете Соломониде мигом и воды принесет, и пол вымоет, и скотину напоит.

— Вот бы мне такую сноху! — шутя скажет, бывало, ей тетя Соломонида. — Уж такая ли проворная да работящая!

Вспыхнет Парашка вся после этих слов да скорее вон.

И дня не пройдет, чтобы не наведалась она к Зориным: то за ведерком, то за угольками для самовара, то за советом к дяде Тимофею, а то и просто так. Посидит, посидит, слова иной раз не проронит, только уж все выглядит, все приметит. Ничего не укроется от Парашкиного глаза!

А о разделе у Зориных узнала она, даже и в дом к ним не заходя.

Да и как не узнать было: кабы все ладом у них в этот день, дядя Тимофей с утра бы ребят пахать послал, а баб — лен стелить, а то никто из них и на улицу не показывался. Василий, правда, выходил один раз во двор: овса лошадям в лукошке понес да в расстройстве-то в это же лукошко потом и воды у колодца налил. Сам дядя Тимофей на крылечке постоял маленько, потом рукой махнул, плюнул да опять в избу. А когда Василий Ивана Синицына привел, тут уж у Парашки и сомнения не осталось ни капельки: никогда дядю Ивана Синицына в дом зря не зовут, на то он и уполномоченный.

И об отъезде Василия с Мишкой узнала Парашка сразу, как увидела только, что Таисья вешает во дворе сушить вымытые котомки, а Мишка смазывает дегтем Васильевы и свои сапоги.

Но вот своего горя не могла загодя предвидеть Парашка: застало оно ее врасплох.

В день, как Василию с Мишкой уезжать, нарочно осталась Парашка дома, хоть и надо ей было лен за гумнами стелить. Принялась с утра репу убирать в огороде, откуда весь зоринский двор, как на ладошке, виден.

Вот дядя Тимофей Бурку запрягает в дроги. Видно, Василий с Мишкой в лес хотят напоследок съездить. И Таисья с ними увязалась вместо Алеши. Уехали. Совсем стало тихо у Зориных. Только вышла раз тетя Соломонида за водой с ведерком. А потом до самого обеда по двору одни куры бродили.

«Отчего же это Алеши не видно сегодня? — раздумывала Парашка и вздыхала горестно: — Тяжело ему, сердешному, будет, как братья уедут. Совсем задавит его отец, такого молоденького, работой!»

И так жалко паренька становится Парашке, что из глаз ее капают прямо на руки, смывая с них черную грязь, теплые слезы.

Пусть! Все равно никто не увидит. Никто и не узнает, что она так об Алеше думает. И сам он ничего об этом не знает. А одной-то как хорошо про него думать!