Родина

Он – тогда еще врач общей практики – cидит вот здесь, она – санитарка – напротив. Это не первое их свидание. Они уже успели дважды переспать. В последний раз вчера. Но разве это что-то значит? Он изучающее смотрит на нее и ничего не может с собой поделать. Арансасу уже какое-то время – с подчеркнутой настойчивостью – описывает некий эпизод из своей личной жизни. Что она говорит? Что-то про ту пору, когда была замужем. Он почти не слушает. Как зачарованный смотрит на ее губы, и ему вдруг становится безразлично, заметит она это или нет. Он смотрит на губы Арансасу, когда она говорит или очень изящно – кокетливо? – затягивается сигаретой. Губы свежие, женственные, хорошо очерченные, они шевелятся очень естественно и, когда произносят “у”, делают что-то похожее на воздушный поцелуй. Восхитительные губы, и ему хочется прямо сейчас медленно провести по ним языком. Ему не дают покоя эти губы на прелестном лице Арансасу. И вот я, человек, работающий с телами других людей, человек, которому трудно не видеть в них лишь набор разных органов, и вместилище крови, и мышечную ткань, и кости, вдруг чувствую неудержимый сексуальный порыв.

– Что ты смотришь?

– Представляю себе, как часто тебе должны говорить, что ты очень красивая.

– Значит, ты меня вовсе не слушаешь.

– А это и невозможно.

– Я уже не такая, как прежде. Годы дают о себе знать.

– В твоем случае природа проявила щедрость.

– Да ладно тебе, Шавьер, я сейчас покраснею.

И тогда Шавьер положил на столик правую руку с открытой ладонью. Это было похоже на жест нищего, просящего милостыню. Точно так же шимпанзе протягивают раскрытую ладонь к своим сородичам, то ли желая примириться с ними, ну, не знаю, то ли в знак (где-то я об этом читал) радушия и миролюбия. И Арансасу ответила мне соответствующим образом, положив свою – маленькую – ладонь сверху.

Паутина там, под потолком, сохранила неизменным то далекое воспоминание. Прикосновение показало Шавьеру, что в руке Арансасу сконцентрирована истинная человечность. Теплая рука, теплая и нежная. Рука женщины, уже успевшей пережить разочарования и, возможно, страдания; рука, которая много работала, которая брала, переносила, поднимала и которая была – и осталась – волшебным инструментом наслаждения.

Он и сейчас видит ее руку: тонкая кожа, тонкие и доверчивые пальцы, ногти, покрытые красным лаком. Тогда он вдруг почувствовал через это прикосновение всю ее целиком, всю ее нежность, явленную с неудержимой очевидностью. О господи, да ведь эта женщина безумно влюблена!

62. Обыск

Все четверо спали, когда среди ночи вдруг поднялась суматоха. В их квартиру нагрянуло не меньше шести человек, некоторые в масках, и все непонятно зачем громко орали. Еще кто-то остался в подъезде. Другие оцепили улицу. Целая орда гвардейцев. Бум, бум, открывайте. Мирен, лежа в постели, Хошиану:

– Ты сам откроешь или мне идти?

– Надо поглядеть, кто это.

– Кто-кто? Полиция, кто же еще.

Сначала они позвонили. Потом начали молотить в дверь кулаками, подняв жуткий шум. Тут, как легко догадаться, проснулись и все соседи. Мирен зажгла лампу на прикроватной тумбочке, быстро сунула ноги в тапочки и накинула халат поверх ночной рубашки. Потом сказала Хошиану, что:

– Это, должно быть, из-за Хосе Мари.

Едва она начала отпирать замок, как дверь с силой толкнули снаружи. Мирен увидела дуло автомата. Увидела пару черных сапог на коврике. Отойди в сторону. Обыск. И полицейские так быстро рассыпались по всей квартире, что она даже не успела как следует сосчитать их.

Всю семью, всех четверых, держали в столовой. Горка – босиком и в одних трусах. А вот Аранча успела что-то на себя натянуть, но ноги у нее тоже были босыми. Хошиан – в пижаме, перепуганный, с пятном мочи на пижамных штанах.

Ордер на обыск? Им как-то и в голову не пришло спросить. Они же в таких делах ничего не смыслят. Да и про Хосе Мари толком ничего не знали, если не считать Горку, о чем стало известно только потом.

Правда, у гвардейцев ордер на обыск действительно имелся. Он был у того, который сказал, что рано или поздно террориста все равно поймают и тогда он узнает что почем. Гвардеец швырнул ордер на пол: можете утереть им себе сопли, – и он же спросил, где находится комната Хосе Мари.

– Мой сын здесь не живет.

– Твой сын числится именно по этому адресу, кроме того, мы знаем, что вы храните оружие.

– Здесь он не живет.

Они требовали показать им комнату террориста, иначе грозили перевернуть весь дом вверх дном. Потом к Горке: ты кто? сколько тебе лет? Мирен уверена, что, будь он на пару лет старше, его бы забрали. Горка на вопросы ответил. Молодой еще. Он чувствовал себя неловко и спросил, нельзя ли ему одеться.

– Чтобы никто не смел отсюда ни шагу сделать, понятно?

Вскоре другой приказал им выйти на лестничную площадку – прямо в чем были, и предупредил, чтобы не вздумали что-то трогать или открывать ящики. Потом просто так или потому, что Горка шел недостаточно быстро, толкнул его в спину.