Родина

Хуани она застала не в самый подходящий для разговора момент. Та в одиночку обслуживала клиентов у себя в мясной лавке.

– А Хосечо где? – спросила Мирен через головы покупателей.

– У врача.

– Я могу зайти попозже.

– Нет, лучше подожди немного.

Какое-то время спустя они смогли перекинуться парой слов наедине.

– Вы что-нибудь знаете?

– Нет, ничего.

– Ночью нам разворотили всю квартиру.

– Ну, про это весь поселок только и говорит. Небось сегодня и к нам явятся.

– Наверняка.

– А хоть что искали-то?

– Их интересовали вещи Хосе Мари. Они называли его террористом. Надеялись найти оружие. А раз никакого оружия у нас нет, прихватили первое, что попалось под руку.

– Хосечо сильно нервничает. А вдруг наши сыновья вступили в боевую группу? Он говорит, что мы теперь долго этих двоих не увидим.

– Типун ему на язык.

– Вчера здесь был Пачи. Сказал Хосечо, что, если у нас остались хоть какие-нибудь бумаги Хокина, пусть обязательно от них избавится. Короче, все яснее ясного. Ладно, мне пора за прилавок.

– А он не сказал, куда наши ребята отправились?

– Думаешь, я не спросила? Но из него и клещами ничего не вытянешь. Он только хотел, чтобы мы поскорее выбросили бумаги.

– Ну а нас предупредить заранее – это ему в башку не пришло, конечно?

Уже выйдя из мясной лавки и шагая по улице, она вспомнила, связала концы с концами, заподозрила, сообразила. Вот черт! Ведь накануне она застала Горку на месте преступления: тот – прямо в ботинках! – влез на стул, чтобы снять со стены плакаты, развешанные когда-то Хосе Мари. А на полу стояли два полиэтиленовых пакета с газетами и журналами. Она, было дело, уже спрашивала Горку, почему он все никак не соберется убрать со стен эту гадость – раз уж твой брат с нами больше не живет. Он: ты что, ama, если Хосе Мари узнает, такое мне потом устроит…

– Эй, что ты там делаешь, зачем влез на стул?

– Ничего не делаю. Хочу, чтобы комната выглядела по-другому.

– А стул нельзя было хотя бы газетой застелить?

И вот теперь, возвращаясь домой, Мирен шла по улице и рассуждала сама с собой. Кто-то с ней здоровался, она отвечала, не поворачивая головы. А что было бы, если бы гвардейцы увидали эти плакаты? Всех бы нас повязали и забрали к себе в казарму. Но одна мысль не давала ей покоя. Горка сделал у нас дома то, что Пачи велел побыстрее сделать у себя Хуани и Хосечо. Вот ведь какое чудесное совпадение, а? Нет, с этим надо разобраться.

Едва войдя в квартиру и даже не сняв туфли, она накинулась на Горку:

– Ну-ка, давай выкладывай, с чего это ты вдруг надумал выбрасывать плакаты Хосе Мари.

– Просто захотел повесить на их место другие.

– Ну и где они, эти другие? Стены, как я вижу, все еще голые.

– Их надо подбирать постепенно.

– А что ты сделал с плакатами твоего брата?

– Выбросил.

– Но они ведь не твои.

– Плакаты уже старые и грязные.

– А журналы и газеты, которые Хосе Мари хранил в шкафу?

– Мне тоже нужно место, а брата все равно здесь пока нет.

Она подошла ближе и уставилась ему в глаза. Смотрела секунду, две и на третьей – раз! – влепила ему пощечину. Звук получился как от шлепка по сырому мясу.

– Это за то, что ты не говоришь мне правды.

Как и велели брат с Хокином, Горка отправился в поселок, заглянул в “Аррано” и рассказал Пачи все, что должен был рассказать. Пачи сказал: мать твою и размать твою, и тотчас, не теряя ни минуты, начал действовать. Он быстро все устроил. Потом, уже отпустив Горку, которому предстояло идти за первым из двух велосипедов – для Хокина и брата, вдруг опять его позвал. Именно тогда он и спросил, не осталось ли в родительском доме чего-нибудь после Хосе Мари. Каких-нибудь бумаг?

– Я имею в виду политические материалы, сам знаешь.

Горка не сразу сообразил, о чем тот толкует. Ну, плакаты, листовки, номера Zutabe[78]. Да, этого добра полно.

– Выброси все к чертовой матери. И немедленно, слышишь?

Он не объяснил, почему такая спешка, да и Горка был настолько напуган, что никаких объяснений не потребовал. Зато прекрасно понял главное: действовать надо быстро.

Он сказал Мирен:

– Теперь ты и сама знаешь.

– А почему промолчал, когда я тебя спросила?

– Да какая разница! Скажи спасибо, что полиция ничего у нас не нашла.

– Ну, раз ты такой сообразительный, может, знаешь, и где сейчас твой брат?

– Понятия не имею.

– Точно?

– Клянусь, ama. Но могла бы и сама догадаться.

– Так где он?

– Тебе лучше моего известно, где он. И оставьте вы меня наконец в покое, больше я вас ни о чем не прошу.

Он убежал в свою комнату. Длинный, тощий, с каждым днем все более сутулый. Заперся на ключ и отказывался выходить. Мирен: там твоя свекла остывает. Еще чуть позже: достаточно я за сегодняшнее утро набегалась, чтобы еще и ты меня изводить взялся. Она потеряла терпение, принялась кричать, говорила ему, что… Грозилась, что… И тут услыхала скрип ключа – сын решил пойти на мировую. Горка сел за кухонный стол. Мрачно начал есть. Глаза у него покраснели, словно он ревел там, у себя в комнате.