Родина

Адрес был у нее записан на клочке бумаги: Кройцбергринг, 21. Перед своей поездкой в Эдинбург Клаус-Дитер объяснил ей в письме, пестревшем милыми ошибками, что эта улица расположена прямо за университетом, если идти пешком, то есть где-то в пятнадцати минутах ходьбы от вокзала. Хорошо, а где находится университет? Кто бы знал. Дождь все лупил и лупил. Нерея чувствовала, что ни за что не сумеет произнести слово Кройцбергринг так, чтобы ее поняли. Но даже если это получится у нее более или менее сносно, как она потом поймет объяснения? Так что, вместо того чтобы просить помощи у кого-то из местных, она села в такси и показала водителю записанный на бумажке адрес.

В машине она чуть не заснула. Ей хотелось набраться впечатлений от нового для нее мира, и она смотрела в окошко на детали городского пейзажа, хотя и сквозь закрывавшую все пелену усталости. А чему тут удивляться? Ночью она не могла сомкнуть глаз, слушая перестук колес. Вагон болтало, а еще – жара, неприятное присутствие еще пяти чужих/дышащих/босых тел на спальных полках. Слава богу, ей досталась верхняя, а снизу лежал старик в майке, который через полчаса после отправления уже храпел как разбитый колокол.

Такси довезло ее до места меньше чем за пять минут. Нерея еще плохо ориентировалась в немецких марках. Чтобы не пришлось считать деньги, дала таксисту купюру в сто марок и, кажется, хотя она в этом не уверена, здорово переплатила. Иначе как объяснить излишнюю услужливость водителя, который донес ей чемодан до самого подъезда и осыпал несомненно любезными, хотя и совершенно непонятными, пожеланиями.

Нерея остановилась перед рядом почтовых ящиков, не очень чистых, кстати сказать. Вот оно: Клаус-Дитер Кирстен – написано фломастером на полоске бумаги рядом с другими именами. Она вообразила руку немецкого почтальона в тот миг, когда он бросает в металлический ящик ее письма, переполненные нежностью, тоской и одиночеством, сочиненные знойным летом в Сарагосе. Она достала из сумки флакончик духов и брызнула на себя два раза, прежде чем начать подниматься по скрипучей деревянной лестнице, ухватив чемодан обеими руками. Второй этаж, третий, четвертый. На лестничной площадке рядом с дверью у стены стояло что-то вроде невысокого стеллажа без задней стенки – пять полок, уставленных обувью. Прежде чем нажать на звонок, Нерея быстро пригладила волосы, уже готовясь к объятию и поцелую в губы.

Вскоре в глубине квартиры послышались шаги, они приближались к двери по деревянному полу. Дверь открылась. Девушка с короткими светлыми волосами посмотрела на нее не сказать чтобы враждебно, нет, но и не дружелюбно. Сначала она глянула Нерее в глаза, потом перевела взгляд на чемодан, потом снова – уже нахмурившись – уставилась в глаза. Пухленькая, с тонкими губами немка даже не пыталась с ней заговорить, не предложила войти. С самой любезной улыбкой Нерея спросила:

– Клаус-Дитер?

Девушка повторила – поправила? – имя, но уже довольно громко, обернувшись внутрь квартиры. И, не дожидаясь, пока тот, кого она звала, появится на сцене, начала что-то говорить/упрекать его на своем языке. Да, она и вправду отчитывала его. Нерея не понимала ни слова, но в то же время вроде бы и понимала. Искаженное злобой лицо, резкий голос – это язык универсальный. И тут же в прихожей возник Клаус-Дитер. Смущенный, покрасневший, серьезный, он как-то блекло и безучастно поздоровался и протянул Нерее руку для пожатия, даже не подумав выйти и обнять ее, не пригласив войти в квартиру. На ногах у него были огромные поношенные тапки. Да и шерстяной жакет с растянутыми рукавами тоже был не из тех, что могут очаровать принцессу.

И тут девушка в первый и единственный раз обратилась к Нерее. По-английски:

– He’s my boyfriend. And who are you?[92]

К тому времени Нерея уже поняла суть происходящего. Сначала она сказала девушке, стараясь четко произносить слова и очень спокойно:

– I thought he was my boyfriend[93].

Потом, не дожидаясь ответа, пристально посмотрела ему в глаза:

– Мне придется ночевать на улице?

Понятно, что ту девушку вывела из себя попытка незнакомки напрямую обратиться к ее парню на непонятном языке.

Теперь она начала кричать уже гораздо громче, угрожающе покачала пальцем и треснула Клауса-Дитера по руке, а потом с воплями удалилась куда-то в глубь квартиры. Клаус-Дитер остался один на один с Нереей. Но даже теперь он не вышел к ней, не переступил порога.

– Я жалею проблема. Ты ждешь, пожалуйста, здесь. Я звоню Вольфганг, да? Он, большая квартира, чтобы ты спать.

Медленно закрывая дверь, он повторял – нервно, униженно, приблизив лицо к щели, на своем убогом испанском, – что сейчас позвонит Вольфгангу. Нерея около минуты постояла на лестничной площадке. Смеяться тут надо или плакать? И что, черт побери, теперь делать? Из-за двери доносились голоса и рыдания девушки. Забирай его себе, красавица. Я тебе его дарю со всеми потрохами.