Родина

– Это ты хорошо сказала, сестра. Я не стану снова и снова напоминать тебе, что нам довелось пережить. Прошу только об одном: время от времени звони матери. Скажи ей что-нибудь приятное, напиши письмо, ладно? Может, пришлешь посылку с какими-нибудь тамошними продуктами. Чтобы она чувствовала, что ее любят, понимаешь? Большого труда это тебе не составит.

Так они стояли и разговаривали, пока не показался поезд. Когда ты доберешься до места? Тебя встретят? Ты сообщишь нам свой почтовый адрес? И все такое прочее. Потом он выразил готовность сделать для нее все, что нужно: если тебе что-то понадобится, если придется оформлять какие-то бумаги, не сомневайся, что…

– Как его, кстати, зовут?

– Клаус-Дитер.

Шавьер, кивнув головой, повторил про себя имя. Может, это следовало понять как своего рода одобрение? Потом он снова попросил Нерею не забывать про маму. Потому что мама… и кроме того, мама… Короче, завел обычную свою песню…

У вагонной двери он нежно расцеловал сестру в обе щеки. И помог поднять тяжелый чемодан. После чего резко развернулся и направился к выходу, не дожидаясь, пока поезд тронется. У Нереи в голове мелькнула мысль: брат просто не хочет, чтобы она видела его волнение.

Ее брат, грустный доктор, – высокий, с каждым днем все более худой. Мужчина с седыми висками (с каких это пор?) шел, глядя себе под ноги. Чтобы не пришлось здороваться, если попадется кто-то знакомый? Эти удаляющиеся плечи – плечи очень одинокого человека. Неужели не обернется, чтобы махнуть на прощанье рукой своей сестре? Нет, не обернулся.

Нерея еще какое-то время задумчиво наблюдала за ним в окошко. Я уеду не заплакав. В ушах ее звучали слова известной песни. Бедный Шавьер, всю жизнь выбивался из сил, чтобы занять хорошее положение в обществе, чтобы порадовать отца и мать. Вон он идет, словно стараясь спрятаться от посторонних глаз, человек, который никогда не разбил ни одной тарелки, который не умеет сам покупать себе одежду, человек в темно-синем свитере, накинутом на плечи с завязанными на груди рукавами, в клетчатой рубашке, которую некому погладить. Еще несколько шагов – и он скроется в здании вокзала. Но он и тогда не обернулся.

Через несколько секунд закрылись двери. Поезд тронулся. На небольшой скорости он миновал район Гросс. Там под некоторыми окнами, выходящими на железнодорожные пути, сушилось белье. Еще долго Нерея стояла у окна, наслаждаясь острым ощущением расставания. Порт Пасахес, гора Хайякибель, пригород Рентерии – верилось, что все это она видит в последний раз, – ну и наплевать. Я уеду не заплакав. Наконец, незадолго до границы, Нерея села. Паспорт! Сердце бешено колотилось, пока она искала его в сумке. Вот. Уф, надо же, до чего испугалась.

82. He’s my boyfriend

Когда Нерея сошла с поезда на вокзале Гёттингена, ей смертельно хотелось спать. День 10 октября катился к вечеру. Господи, какой дождь! Словами не описать. Там, где заканчивался крытый перрон, по земле тянулся слой тумана. Дождевые капли, разбиваясь, превращались в пар. Во всяком случае, именно такое создавалось впечатление. А вдалеке, над крышами домов и кронами деревьев, между тучами проглядывало яркое небо. Разреженный дневной свет и шум сильного ливня.

Люди? Почти никого. Не было и ее белокурого мальчика. Может, он в здании вокзала, прячется от непогоды? Нет. Или вышел на площадь? И там его не было. Наверняка уже ушел, потому что ему наскучило ждать. Она должна была приехать еще несколько часов назад, но в Бельгии железнодорожники объявили забастовку – вот уж не повезло так не повезло, – и ночной поезд сделал огромный крюк, поэтому Нерея опоздала на следующую пересадку. И вот теперь она стояла на вокзале в Гёттингене одна со своим тяжелым чемоданом, до смерти уставшая после суток, проведенных в дороге. Но она с удовольствием осмотрелась по сторонам. Очень скоро все это станет для меня родным.

Нерея знала на память адрес Клауса-Дитера. Всю дорогу тренировалась, стараясь правильно произносить название улицы и номер дома. По-немецки она умела считать до ста. Мало того, за время пути выучила по словарю длинный список слов. Двести пятьдесят пять слов, которые выбрала по своему усмотрению. Названия того и сего, около тридцати прилагательных и много глаголов. Сегодня утром и потом, сразу после обеда, несколько раз прошлась по этому списку. Кто знает, может, немецкий станет когда-нибудь основным для меня языком. Для меня и для моих детей – наполовину белокурых, двух девочек и одного мальчика. Она все спланировала/продумала и теперь улыбалась: у каждого будет один глаз карий, другой голубой. Да, а еще мальчика они назовут в честь покойного деда.