Родина

В Рекальде, недалеко от похоронного бюро, уже почти в самом конце поездки Хосе Мари, как и обычно, остановился, чтобы дать товарищу возможность доехать на несколько минут раньше его самого, потом опять нажал на педали, а когда оказался уже совсем недалеко от их подъезда, очень удивился, увидав Пачо на тротуаре. Какого черта он тут торчит? Наверху, в квартире, не горел свет.

Они сошлись на углу их дома.

– Монетки в ящике нет.

– Надо валить отсюда.

Не теряя времени, они направились в сторону района Эль-Антигуо. В хорошем темпе доехали до площади Бента-Берри. Там – ну а теперь что будем делать? – решили сперва немного успокоиться, потом обсудить план действий. Вокруг окончательно стемнело. Пробило девять. Машин становилось все меньше и меньше. Холод, которого они почти не замечали, пока крутили педали, теперь пронимал до костей. И Хосе Мари, чье мощное тело начинало требовать ужина, уплел последнюю шоколадную конфету, которые обычно брал с собой в поездки заодно с бананами и яблоками.

Одно было очевидно: ночью в велосипедном облачении они сразу привлекут к себе внимание, если останутся на улице.

– И куда нам в таком виде деваться?

– Холод-то собачий, а мы считай что раздеты – как пить дать замерзнем.

– Мать твою…

– Я предлагаю вернуться и поглядеть, что там и как. А вдруг Чопо просто забыл положить в почтовый ящик монету. Помнишь, со мной раз такое случилось.

– Если это он зевуна дал, я ему голову оторву.

– Поехали.

Окна в квартире по-прежнему были темными. На пустынной улице они не заметили ничего подозрительного, хотя попробуй узнай, не прячутся ли полицейские в одной из стоящих поблизости машин или за шторами в какой-нибудь квартире. Они прислонили велосипеды к столбу с дорожным указателем. Изо рта у них уже валил густой пар. Пачо дрожал от холода и несколько раз повторил, что боится заболеть. Хосе Мари, чтобы согреться, подпрыгивал и делал разные упражнения. Он не переставал ворчать. И не только ворчать, но и ругаться последними словами, но при этом никакого решения принять не мог.

Пачо, окоченевший, с красным носом, вдруг предложил:

– Пусть поднимется кто-то один. Если они нас поджидают, его схватят, а второй успеет смыться.

– Сволочь ты. Если они возьмут тебя, это все равно что возьмут и меня тоже. И наоборот. Они любого у себя в казарме так отутюжат, что ты запоешь отче наш и на латыни, и на русском, и на всех языках, которых знать не знаешь.

Ночной холод усиливался, их одежда не подходила ни для этого места, ни для этого часа, голод/холод/усталость – все заставляло принять хоть какое-нибудь решение, и они его наконец приняли. Поднялись на свой этаж по отдельности, один на лифте, другой пешком. Коврик у двери? На положенном месте. Хороший знак. Только вот дверь не была заперта на ключ. Осторожно! Да ладно, какая разница, раз уж все равно вставили ключ в замочную скважину, будь что будет. Пачо, вошедший первым, зажег свет в прихожей. Каждый снял с предохранителя свой браунинг, потому что без оружия они из дому не выходили. Всякий раз, покидая квартиру, непременно надевали поясную сумку.

Чопо скорчившись лежал на полу в своей комнате щекой в луже блевотины. Что они с тобой сделали?

Он был в сознании.

– Не могу даже пошевелиться – начинает болеть еще сильнее.

При всей их подозрительности, при всей их неискушенности они уже через несколько секунд поняли, что ничего сверхъестественного не происходит. Но пока он не спросил: “Где вас так долго черт носил, ублюдки?” – не переставали целиться в стены, в потолок, в шкаф, в самого Чопо. А почему он не зажег свет? Идиоты, потому что я не могу пошевелиться. Сами, что ли, не видите? Не успел он вернуться домой, как у него начались ужасные боли. Внезапно, еще в лифте. Он из последних сил доволокся до квартиры. Где у него болит? Вот здесь. Здесь – это бедро, но еще и поясница, и часть живота. Ну и что мы будем делать? Он пригрозил, что станет кричать во всю глотку, если ему не окажут помощь. Они попытались его поднять. Невозможно: боль становилась просто невыносимой. И опять рвота, зловоние.

– Надо вымыть все это.

– Вот и вымой.

Хосе Мари сделал знак Пачо, чтобы тот вышел с ним на кухню. Они закрыли за собой дверь и начали шепотом совещаться:

– Мы не можем впустить в квартиру врачей. Слишком рискованно.

– Но что-то ведь делать надо, и поскорее, если этот откинет копыта, проблем не оберешься.

Самого Хосе Мари стоны лежавшего на полу Чопо доводили до белого каления. И он властным, непререкаемым тоном командира поставил точку в споре:

– Переоденься или накинь сверху куртку, подгони к подъезду машину и жди там, внизу.

– Ты что, спятил? В багажнике коробки с оружием.

Такой взгляд, какой бросил на него Хосе Мари, не допускал возражений, такой взгляд прожигал насквозь. Пачо: ладно, если что, я не виноват. Он быстро оделся, продолжая бурчать себе под нос. И, выходя из квартиры, сквозь зубы процедил что-то про ответственность. А Хосе Мари заглянул в комнату Чопо, чтобы сказать ему: будь спок, не волнуйся, потерпи немного… и так далее. Потом, не тратя времени даром, переоделся.