Родина

Уже начинало светать. Сизая утренняя свежесть, пение птиц, соседи у окон. Когда он поднялся в фургон, его резко вывел из дремотного и заторможенного состояния сильный удар по лицу – одному из полицейских показалось, что арестованный на него смотрит. Нечего на меня пялиться! И сразу же второй сказал с издевательским безразличием:

– Доигрался ты, gudari.

По дороге его заставили опустить голову между ног, как и тогда, когда он ехал на встречу с Пакито. Именно в такой позе на ум ему в первый раз пришла песня Hegoak ebaki banizkio / nirea izango zen[110]. Машина мчалась с бешеной скоростью. На краткий миг он очутился внутри песни и почувствовал себя спасенным. Песне предстояло стать его убежищем, его глубоким логовом. Я забиваюсь туда, а этих заставляю поверить, что нахожусь в их полной власти.

Цель поездки – казарма в Инчауррондо. Сначала у него взяли отпечатки пальцев, потом сфотографировали, потом раздели, и кто-то ему сказал: здесь мы будем обращаться с тобой хорошо, но ты должен это заслужить. Подарки мы не делаем. У него из уха вынули серьгу. Здесь нам педики не нужны. На голову натянули черную маску. И, судя по всему, повернули маску так, что отверстия для глаз оказались на затылке, во всяком случае, он ничего не видел. Его заперли в камере. Ни одного грубого слова, ни одного тычка, ни одного удара. Часы текли. Он слышал шаги, приглушенные голоса. И вдруг – крики боли из-за перегородки. Пачо? Хосе Мари, все еще в наручниках, старался одолеть холод и опять вспомнил ту же песню.

Утром, но уже довольно поздно, его повели на допрос. Будет лучше, если он проявит благоразумие, ведь его приятели уже во всем признались и ему теперь деваться некуда. Его обзывали трусом, предателем, придурком и еще по-всякому.

– Хороши у тебя друзья – тебя же и обвиняют в том, что мы вас взяли.

Гвардейцы припирали его к стенке вопросами, ответы на которые прекрасно знали заранее. Вопросами самыми банальными: как его зовут, как зовут его товарищей, сколько ему лет, где находилась квартира их группы. И эти вопросы, вопросы, вопросы повторялись с такой скоростью, что Хосе Мари просто не успевал на них отвечать. Иногда один голос звучал перед ним, другой сзади или сбоку, и одновременно ему задавали два разных вопроса. Сам он никого не видел, но по голосам, шагам и прочим звукам понимал, что гвардейцев вокруг собралось много. Вдруг на голову ему обрушилось шесть, семь, восемь ударов подряд. Кто-то что-то орал ему в ухо. Он воспринимал только разрозненные слова: терпение, отрицаешь, устал, сотрудничать. Крики. И угрозы. И снова удары. И ругань. Он упал – его свалили? – со стула. Били лежачего: вонючий убийца, удары ногами куда придется, а он – руки в наручниках за спиной – не мог даже прикрыться.

Его снова посадили. Кто-то заговорил тихим голосом. Что сказал этот человек? Совершенно непонятно. Какое-то бормотание. Теперь вопросы стали другими. И он заметил, что, когда чуть медлил с ответом, его не били, поэтому он старался тянуть с ответами или пускался в подробности, чаще бессмысленные. Было ясно, что из Чопо и Пачо уже выжали кучу информации. Поэтому вопросы теперь касались деталей повседневной жизни трех членов ЭТА, конкретных деталей терактов, поставки материалов, о чем, вне всякого сомнения, гвардейцы и без него уже многое знали.

Им были нужны имена. Стоило ему замяться, следовал удар. А еще был один гвардеец, где-то чуть поодаль, который предлагал пристрелить эту гадину, этого гребаного террориста, и выкинуть в море. У Хосе Мари под маской горело лицо. А песня? Она не приходила, он ее не мог вспомнить, он вообще ни о чем не мог думать. Его били два или три часа, но про тайник по-прежнему не спрашивали. Возможно, тут крылась какая-то ловушка. Он решил показать им точное место. Может, тогда перестанут бить. Сказал: оружие находится там-то и там-то. Правда? А почему же ты не сообщил об этом раньше? А как они узнали, что он не соврал? С него сняли маску. Чья-то рука варварски схватила его за волосы, чтобы пригнуть голову вниз – ему запретили смотреть на лица присутствующих. Потом показали карту провинции. И даже дали воды. Теплой, но все-таки воды. И в тот миг, когда он кончиком пальца указал нужное место, понял, что место уже было помечено крестиком. Значит, они и так знали. Его даже не повезли туда. Наверняка уже побывали у тайников с кем-то из товарищей или сразу с обоими. И откопали бидоны.

Ночью его затолкали в машину, там было трое гвардейцев, которые продолжали задавать ему вопросы, но главным образом для того, чтобы унизить. Например, что он думает про испанский флаг. Есть ли у него девушка и сколько раз он ее поимел. В таком вот духе. Если не считать нескольких ударов по лицу в самом начале пути, больше его не трогали до самого Мадрида. После вчерашнего ужина у него крошки во рту не было. Однако не голод мучил его больше всего. Ему страшно хотелось спать. Но как только у него закрывались глаза и голова под грузом усталости падала на грудь, гвардейцы резко дергали его за волосы: