Родина

“Привет, Хосе Мари”. Пошло. “Kaixo, Хосе Мари”. Она скривилась. Можно подумать, будто она хочет изобразить доверительность, которой между ними нет и в помине. В конце концов Биттори ограничилась именем адресата, а после него поставила двоеточие. Ее одолевало искушение, объясняя, кто ему пишет, назваться Чокнутой – из самолюбия? – ведь только так ее называли в той семье. Она знала это от Аранчи, с которой часто встречалась на улице, всегда в присутствии сиделки. Именно эта похожая на индианку женщина вывозила больную на прогулку. “Для моих родителей ты с некоторых пор стала Чокнутой, но ты не переживай”. Но Биттори посчитала, что если она назовется Чокнутой, то тем самым выдаст Аранчу и поссорит брата с сестрой. Поэтому она выбрала другой вариант: “Тебе пишет Биттори, ты наверняка меня помнишь, я не собираюсь надоедать тебе, и поверь, никакой ненависти к тебе не испытываю”, – и так далее. Она перечитала первый абзац – он ей не понравился. Ну да ладно. Давай пиши дальше, а в случае чего, потом поправишь.

На отдельном листе она составила список вопросов, которых хотела коснуться в своем письме. Их было не так уж много. К тому же Биттори не собиралась слишком распространяться. К чему такие усилия, если он мне все равно не ответит? И тем не менее эти вопросы вот уже несколько дней держали ее в напряжении, постоянно крутились в голове, вызывали сомнения и не давали спать по ночам. Она решила сразу взять быка за рога. Объяснить, что движет ею вовсе не злоба. Зачем она вообще пишет это письмо? Чтобы во всех подробностях восстановить обстоятельства смерти мужа. Главное – узнать, кто стрелял в Чато. И еще: она готова простить его, но с одним условием. Каким? Чтобы он сам попросил у нее прощения. И речь идет не о требовании, а о просьбе. Биттори вдруг задумалась. Не слишком ли она роняет свое достоинство? Ладно, на это ей начихать. Потом она добавила, что болезнь не позволит ей прожить долго. И сразу же зачеркнула последнюю фразу. Как раз в этот миг у нее случился новый приступ боли. Кошка, видно, что-то почуяла, во всяком случае, сразу проснулась.

“Я уже в таком возрасте, когда вряд ли стоит рассчитывать на долгие годы жизни”. Перечитала. Да, так звучит уместнее. На ее взгляд, скажи она правду, это могло бы показаться слишком грубым давлением. Если я напишу все как есть, он решит, будто я лгу. Еще того хуже: что я хочу разжалобить его. Правду знала только она одна. Даже своим детям ничего не сообщила, хотя вряд ли Шавьер не подозревал, что на самом деле с ней происходит. Иначе почему он так настойчиво отправляет ее на консультацию к онкологу? Нет, лучше сослаться на возраст, это будет выглядеть более нейтрально. Наверняка, прочитав эту фразу, он подумает о своей матери, такой же пожилой, как и Биттори. И смягчится. Естественно, она будет ему очень благодарна, если, прежде чем ее опустят в могилу, он расскажет, при каких обстоятельствах погиб Чато. Ей необходимо это знать, только и всего.

И тут она подступила к самому деликатному пункту. Теперь надо написать – зачем скрывать? – что Чато, явившись домой к обеду в тот день, когда они его убили – вернее, вы его убили, – рассказал ей, что видел Хосе Мари и даже остановился, чтобы переброситься с ним парой слов. Хотя Биттори не присутствовала на суде – потому что ее, собственно говоря, даже не известили о нем, – из приговора она узнала, что участие Хосе Мари в убийстве ее мужа было доказано. Биттори зачеркнула фразу. Лучше так: “В смерти ее мужа”. “От всего сердца прошу тебя рассказать мне твою версию тех событий”. Если ему не хочется писать, она готова приехать в тюрьму на свидание – тогда не останется никаких следов на бумаге, ведь, возможно, именно это его останавливает. Ее единственное желание, повторила она, перед смертью узнать правду и простить. Она зачеркнула фразу. И чтобы он попросил у нее прощения, а она сразу его простит – тогда и умереть можно будет спокойно.