Родина

На следующий день, чтобы заняться своими зверьками, он встал почти так же рано, как во время наводнения. И застал Аранчу на кухне. Что ты тут делаешь? Ее коляска стояла перед мойкой, дочь подняла мусорное ведро себе на колени. Приложив палец к губам, она велела отцу помалкивать. Это случилось в ту пору, когда, опираясь на палку, держась за мебель или за что угодно еще и проявляя железную волю, Аранча уже могла самостоятельно встать и сделать несколько коротких, неровных, неуверенных шагов, несмотря на свою конскую стопу. Пару раз она падала, но без серьезных последствий. Наконец испачканными пальцами здоровой руки Аранча вытащила из ведра последний, нещадно воняющий обрывок письма.

Хошиан шепотом:

– Если мать прознает, шум поднимет такой, что только держись.

Аранча пожала плечами, угрюмо качнула головой, словно говоря: а мне-то что, я ее не боюсь. Потом немного обтерла сверху разорванное письмо материнским фартуком, висевшим за дверью. И неловко поехала на своей коляске. Отец попытался ей помочь. Она нахмурилась и сделала отталкивающий жест, давая понять, что в помощи не нуждается. Но его, как всегда, одолевала жалость. Как дочка сумеет одной рукой выкатить свою коляску из кухни? Да точно так же, как она прикатила ее сюда.

– Ладно тебе, перестань.

И, стараясь не шуметь, чтобы их не услышала Мирен, еще не вставшая с постели, Хошиан торопливо отвез Аранчу обратно в ее комнату.

Оставшись одна, она устроилась на кровати, как могла разгладила сбитые простыни и сложила на них обрывки письма. “Хосе Мари, пишет тебе Биттори. Тебя удивит, что…” Вот так и получилось, что тем утром, когда они с Биттори встретились, Аранча содержание письма уже знала. Она немного посомневалась, отправлять обрывки опять в мусорное ведро или сохранить. Сохранить для чего? Ну, там будет видно. До поры до времени она спрятала их в ящик комода.

В час дня Селесте привезла Аранчу домой. Отец, мать и дочь обедали, уставившись в телевизор, где шла передача “Колесо фортуны”. Вернее сказать, Хошиан, на экран почти не смотрел, погруженный в свои мысли, полусонный, и вообще у него эта программа никакого интереса не вызывала. Кроме того, его выводили из себя вопли молодых участников.

– А потише сделать никак нельзя?

После еды, дожидаясь санитарной машины, которая отвозила ее на физиотерапию, Аранча набрала на айпэде письмо брату. Она ему рассказала/объяснила/предупредила, что Биттори, жена Чато, напишет в тюрьму письмо. “Я была бы рада, если бы ты ей ответил, тебя просит об этом твоя сестра, которая не забывает тебя, а нашей матери незачем об этом знать”. И дальше все в таком же сердечном/решительном, строгом/ласковом тоне. Закончила она так: “Она хорошая женщина. Muxu[112]”. Вот ведь какое невезение: у женщины-левши действовать перестала именно левая рука. Аранча попыталась было – скорее со злостью, чем ловко – переписать текст на лист бумаги, хотя и предвидела неудачу. Неудачу? Да, полную.

До субботы – а дело было в четверг – она не рассчитывала увидеть своих детей. И как теперь быть? Кто перепишет письмо и сразу же бросит его в почтовый ящик? Вопрос деликатный, ведь тот, кто за это возьмется, неизбежно его прочитает. Отца она сразу исключила. Селесте? До завтрашнего дня я ее не увижу. Кроме того, я ей не доверяю. И дело не в том, что она пойдет и наябедничает Мирен, нет. Но наверняка у себя дома Селесте в подробностях рассказывает, что случилось за день, проведенный с инвалидкой (или параличной, не знаю, какое слово в ходу у этих людей), и кто мне поклянется, что потом ее близкие не проболтаются?

Час физиотерапии. Приехав, Аранча поздоровалась – и так, что присутствующие ее поняли:

– Привет!

Аранчу сразу же окружили белые халаты, и она услышала похвалы и поздравления. Пациентов надо всегда подбадривать. Так здесь принято, хотя Аранче ужасно не нравится, когда с ней разговаривают как с ребенком или как со старухой. Я ведь еще в своем уме.

План реабилитации: упражнения для снятия напряжения в левой кисти и во всей руке. Потом они будут заниматься ногами. Врач спросила, не стала ли больная снова чувствовать в них легкое покалывание. Аранча сказала, что нет. Хороший знак. Прогресс очень медленный, но это все же прогресс. А под конец ее попытались поставить на ноги, чтобы она не только устояла, но и прошла несколько метров – конечно, с чужой помощью.

В кабинете физиотерапии вечно царила суета, постоянно кто-то входил или выходил – пациенты, сопровождающие их люди. И еще шум, голоса. У Аранчи под рукой не было айпэда. Так что она не имела возможности обратиться к кому-то с просьбой. Однако позднее, оставшись наедине с логопедом, обо всем ей написала. Врач:

– А письмо длинное?

Нет, конечно. Всего четырнадцать строк. Тогда будет лучше, если Аранча прямо отсюда отправит ей текст по электронной почте, а врач, как только вернется домой, перепишет его от руки и бросит в ближайший почтовый ящик.