Родина

Все попытки Мирен помешать дочери встречаться с Чокнутой ни к чему не привели. Если Мирен начинала вопить, кончалось это плохо. Если подступала с угрозами, не лучше. Если старалась показать, до какой степени обижена, оскорблена, огорчена, – то же самое. Что бы она ни сказала, Аранча выходила из себя. Писала в ответ на своем айпэде всякие жестокие слова, нервничала, отказывалась есть, переворачивала тарелку, выплевывала еду.

– Господи, ну и характер у тебя! Как же с тобой трудно.

Пытаясь проявить строгость и даже нагнать страху, Мирен попробовала воздействовать на Селесте, без чьей помощи в этом деле Аранча обойтись просто не могла бы, ведь сама-то она хрена с два куда уйдет. И вот, когда Аранча уже собиралась отправиться на прогулку, Мирен позвала Селесте к себе на кухню: надо поговорить. Но тут нельзя не пояснить, что эта вежливая/послушная сиделка, эта безропотная женщина, милая уроженка Анд, воплощение старания и услужливости, говорить умела лучше любого архиепископа, несмотря на скудное образование. Так вот, на сей раз Селесте почти что взбунтовалась:

– Сеньора Мирен, если вас не устраивает моя работа, вам придется впредь обходиться без меня. Я полюбила Аранчу и полагаю, что должна делать все для ее блага. У меня просто душа разрывается на части, когда Аранча сердится или грустит.

Мирен глянула на нее мрачно, по-хозяйски – и уволила. Пусть не воображает себе, другую служанку будет нетрудно сыскать. Служанку? Да, так она ее назвала, постаравшись унизить ту, что столько делала для ее дочери. Однако Селесте, по крайней мере внешне, обиды не показала.

Спокойно, с чувством собственного достоинства эта маленькая женщина наклонилась и поцеловала на прощанье Аранчу. Аранча резко отдернула лицо – насколько позволила непослушная шея. И, протянув здоровую руку, дернула за скатерть, свалив на пол все, что находилось в этот миг на столе: вазу с фруктами, солонку, подставку для яиц, журнал “Скоро”. И больше ничего – только потому, что больше там ничего и не было. По полу покатились груши, яблоки, виноградины, бананы; с треском разбились четыре или пять яиц, у остальных скорлупа пошла трещинами. Соль же как-то нелепо рассыпалась среди осколков солонки прямо по свадебной фотографии тореро с некой знаменитой девицей. Аранча раскрывала рот, кривила губы, но ни звука издать не могла. Побагровев, она трясла головой. Хотя голос ее не слушался, казалось, что она громко кричит. И такое молчание звучало пронзительно. Она не была способна выразить лицом все, что чувствовала, и тем не менее трудно было не увидеть страшную муку и ярость, сковавшие ее черты.

Мирен с силой выдохнула. И сразу же вместе с воздухом изнутри у нее словно бы выплеснулась вся злость, переполнявшая легкие. Она еще успела поднять удивленный взор к потолку, словно стараясь хоть на секунду отсрочить капитуляцию. Потом повернулась к Селесте и произнесла с намеренной резкостью:

– Послушай, детка, прости меня, я совсем не хотела ничего такого говорить. А вообще, вы меня сообща скоро доконаете.

И тогда вновь принятая на службу Селесте нагнулась, чтобы собрать фрукты и вытереть с пола яичную жижу. Но Мирен остановила ее:

– Ладно тебе, ладно, лучше вези эту на улицу, а остальным я сама займусь.

И Селесте повезла Аранчу на прогулку? Не теряя ни секунды. На площадь? Самой короткой дорогой, но под конец все-таки свернула. Почему? Там нет пандуса, поэтому надо сделать небольшой круг, чтобы подняться в горку по тротуару, вдоль домов. Как только они одолели подъем, по асфальту толкать коляску стало заметно легче.

Биттори ждала на обычном месте. И, едва завидев их, вместо приветствия чем-то замахала – листком бумаги? обрывком листа? Издалека это могло показаться носовым платком. Но нет. К тому же по выражению ее лица было понятно, что в руке она держит что-то хорошее. Они подъехали. Аранча подставила щеку, и Биттори чмокнула ее, не забыв при этом отметить, как та хорошо выглядит – и цвет лица просто замечательный. Биттори очень ласково провела рукой по коротким волосам Аранчи:

– Я думала, вы уж не появитесь.

– Дома вышла неожиданная задержка, – поспешила объяснить Селесте.

Аранча, нахмурившись, написала на айпэде: “Скажи ей правду”. И тогда Селесте позволила себе забыть о привычной для нее вежливости и сдержанности:

– Мирен отругала меня и уволила, но потом опять приняла. И очень мне было неприятно все это. Ей не нравится, что вы с Аранчей встречаетесь.

Аранча кивком головы подтверждала каждое слово сиделки, как будто говорила: да, точно, именно так оно и было. А бумага в руках Биттори, когда та ее развернула, оказалась тетрадным листом в клеточку – вторым письмом Хосе Мари. И это письмо оказалось совсем не таким, как первое – мрачное, написанное несгибаемым борцом, обиженным, злым, упрямым и…