Три дня спустя состояние пациента стабилизировалось. Тогда же Шавьеру сообщили, что с ним желает поговорить какой-то мужчина. Шавьер не хотел принимать его в своем кабинете. Там бывает труднее избавиться от всякого рода навязчивых типов. Кроме того, на столе стоит фотография отца, и Шавьеру неприятно, когда ее видят посторонние. А еще не исключено, что в кабинете попахивает коньяком. Короче, он вышел в коридор.
Его ждал мужчина тридцати с лишним лет с багровым лицом, крупного сложения и, пожалуй, страдающий диабетом – в этом я был почти уверен. Брат террориста, явившийся поблагодарить меня. Шавьер: не за что. Как и капитану гражданской гвардии, визитеру он сказал, что всего лишь выполнил свои обязанности.
Шавьер сразу же понял, что толстяк пришел в больницу не только ради благодарностей. Он добивался, чтобы врач подтвердил, что его брат подвергался пыткам:
– Как вы считаете?
И Шавьер всего лишь повторил в более доходчивой форме содержание своего заключения, и его ответ на следующий день появился в “Эгине” и был преподнесен как заявление, сделанное специально для газеты.
Нерея по телефону:
– Ты должен был сказать, что ЭТА убила нашего отца. Представляешь, какую бы рожу он скорчил?
– Я был тогда слишком усталым. Мне это не пришло в голову.
– Еще остается под вопросом, был он или нет братом террориста.
– Знаешь, у меня сразу появилось подозрение, что никакой он не родственник. Но матери мы не скажем ни слова, ладно?
– Разумеется. Мы же не сумасшедшие.
109. Если на угли подует ветер
Как-то раз они обсуждали этот вопрос, сидя втроем за столом, через несколько лет после гибели Чато. Какой вопрос? Посещать или нет встречи жертв терроризма? Нет, никогда. В этом пункте между матерью, братом и сестрой царило полное единодушие.
Биттори:
– Я свое горе выставлять напоказ не собираюсь. А вы поступайте как знаете.
Именно Нерее пришло в голову сравнить это с тлеющими у них в душе углями:
– И каждый должен сам выбрать способ, который поможет постепенно эти угли остудить.
А мать добавила: если на угли подует ветер, пламя разгорится снова. На самом деле каждый из них троих, хоть они и не признавались в том друг другу, после очередного теракта с новой силой чувствовал внутренний ожог.
Однако, как правило, этой темы в своих разговорах они не касались. И старались, словно подчиняясь негласному договору, оставлять без комментариев преступления ЭТА. Зато нередко говорили про Чато, хотя в основном не про его убийство. Они любили вспоминать – весело, с улыбками, – каким он был упрямым, какие большие у него были уши, каким он был добрым. И Биттори время от времени просила сына и дочь не забывать отца. А еще никто из них троих не хотел прожить остаток жизни, чувствуя себя в первую очередь жертвой и только жертвой. Утром – жертва, днем – жертва, вечером – жертва.
Шавьер:
– Хотя вы не станете отрицать, что мы все-таки жертвы.
Биттори, опустив половник в кастрюлю:
– Да, только давайте наконец займемся обедом, не то суп совсем остынет.
Один за другим проходили годы, проходили дожди, одна за другой взрывались бомбы, гремели выстрелы. Наступил новый век, и как-то раз, ноябрьским утром, Шавьер узнал из газеты, что в Сан-Себастьяне намечено провести Дни, посвященные жертвам терроризма, – в знак протеста против террора. Организацию взяла на себя Ассоциация жертв терроризма Страны басков. Но Шавьер участвовать в Днях не собирался, он никогда не посещал такого рода мероприятия, так как боялся/знал, что потом совсем раскиснет и долго будет бродить в полном мраке по лабиринту своих мыслей.
Между тем он обнаружил в списке предполагаемых участников имя судьи, который вел дело об убийстве их отца, и стал над этим раздумывать, и почувствовал любопытство, и в голову ему пришло, что было бы интересно послушать судью, оставаясь простым зрителем. В конце концов, никто меня там не знает, прошло уже много лет, и я могу выбрать место подальше от стола, за которым будут сидеть выступающие.
Еще и за час до начала встречи Шавьер продолжал колебаться: его одолевали страх, сомнения и мучительная тревога, от которой он попытался избавиться с помощью таблетки. Из дому он вышел, так окончательно и не решив, в каком направлении двинется. Небо уже почернело, улицы были забиты машинами. Он зашагал, предоставив собственным ногам право выбрать путь. И ноги – после довольно долгих блужданий – привели его к главному входу в гостиницу “Мария Кристина”, где в одном из залов первого этажа будут по очереди выступать судья, писатель и другие участники встречи – каждый в течение нескольких минут.
Итак, ноги решили этот вопрос за меня. Шавьер с сильно бьющимся сердцем зашел сначала в бар “Танжер”, расположенный поблизости, и выпил порцию коньку, следом вторую. Зачем? Ну, чтобы успокоить нервы. Чтобы набраться храбрости. Узнает меня кто-нибудь или нет? Чтобы потянуть время и дождаться начала, когда внимание присутствующих будет приковано к сцене.