Родина

Так вот, поднимаясь на холм Альдапета, Нерея обратила внимание на лежавшее на дороге раздавленное машинами животное с черной шерстью. Она остановилась на тротуаре и сразу же узнала ошейник. Потом пошла к матери. Пробыла у нее около часа, а когда уже собралась прощаться, словно ненароком спросила про кошку:

– Где же она, что-то ее не видно?

– У нее своя жизнь. Вернется, когда ей заблагорассудится, и принесет мне в зубах птичку.

Закрыв рукой рот и нос, Нерея стала убирать с дороги дохлую кошку. Когда рядом не было машин, она толкала палкой кровавое месиво в сторону придорожной канавы, туда, где не было тротуара, в надежде, что там-то мать кошку не заметит. Наконец, подцепив острым концом палки грязный ошейник, Нерея зашвырнула труп за ограду.

Когда она рассказывала об этом брату, лицо ее исказила гримаса отвращения.

– Вот и правильно, что ты ничего не сказала матери.

– Меня чуть не вырвало, пока я спускалась вниз к Сан-Бартоломе. А там я зашла в первый попавшийся бар, чтобы выпить чего-нибудь крепкого. И это при том, что я не любительница угощаться спиртным в неурочное время, но мне было просто необходимо поскорее избавиться от мерзкого привкуса во рту.

Они шли плечом к плечу и вдыхали свежий морской воздух, а взору их открывалась длинная, затянутая туманом береговая линия. Внизу волны ритмично, с пенными брызгами разбивались о каменные блоки волнореза. Нерея повернулась к брату:

– А теперь расскажи поподробнее, о чем начал говорить по телефону.

– Ты помнишь Рамона Ласу?

– Шофера “скорой помощи”? Конечно.

– Неделю назад он заявился ко мне в кабинет, потому что ему передали, ему сказали… Что? Что люди видели, как наша святая матушка шла по площади, толкая перед собой инвалидную коляску, в которой сидела Аранча. Ты только вообрази эту сцену: они вдвоем среди бела дня прогуливаются там, где их просто никак нельзя не заметить. Зачем, спрашивается? И кому это взбрело в голову? И почему рядом не было той женщины, сиделки Аранчи, которая никогда от нее не отлучается? А теперь представь себе, какие разговоры пошли после этого по поселку.

– Да, все это немного странно. Уж сколько лет мы не разговариваем с той семьей. Я, например, не видела Аранчу со времен моего студенчества. И тем не менее продолжаю считать ее своей подругой. Из них всех только она одна вела себя с нами по-человечески. Скажи, а ты потом ничего не спросил у матери?

– Подозреваю, что у нее что-то не в порядке с головой. И мне не хотелось еще больше усложнять ситуацию. Но будь уверена, по лицу Рамона сразу было видно, насколько он удивлен.

– А что, интересно знать, думают об этом родители Аранчи?

– Ну, по-моему, Хошиан остался таким же мямлей и простофилей, каким был всегда, и легко проглотит что угодно. Но она-то, она?

– Да уж, для Мирен такая история – все равно что удар под дых.

– От того же Рамона я узнал, что после прогулки с Аранчей нашей маме стало плохо прямо на улице, она потеряла сознание и ей понадобилась посторонняя помощь. Именно тогда, как и сказал тебе по телефону, я решил вмешаться.

Солнце, уходя, прочерчивало на поверхности моря полосу из суетливых бликов. Корабли? Ни одного. Катер у входа в залив – вот и все. Шавьер и Нерея стояли, облокотившись на парапет. У него уже наметившаяся лысина была прикрыта клетчатой шотландской кепкой, у нее голова оставалась непокрытой, хотя еще несколько лет назад она обычно носила шерстяные береты. За их спинами скучала, дожидаясь следующей бури, проржавевшая скульптура Отейсы[114]. Неподалеку от них рыбак с удочкой сосредоточенно следил за движениями белого поплавка в беспокойной воде.

– И я буквально заставил ее сесть ко мне в машину. Куда мы едем? Скоро узнаешь. Ведь до этого я несколько раз договаривался с Арруабарреной о консультации. Она обещала сходить, но так ни разу и не сходила, только тянула время, а я, глядя на результаты анализов крови, уже не сомневался, что с ней не все в порядке. Арруабаррена ее обследовал. И позавчера позвонил мне. Попросил как можно скорее приехать. Едва увидев выражение его лица, я понял, что он собирается сообщить мне плохие новости.

– Все-таки рак?

– Да, шейки матки. Очень запущенный. Если бы диагноз был поставлен раньше, можно было бы принять надлежащие меры, которые дают надежду на выздоровление, но она вела себя на удивление беспечно, а я не отнесся к этому с должным вниманием, и вот теперь у нее уже поражены другие органы, в том числе печень. Не стану вдаваться в клинические подробности. Ничего приятного, можешь мне поверить.

– Сколько ей осталось?

– Прикидывая с большим запасом, Арруабаррена дает ей от двух до трех месяцев, но она может умереть и сегодня же ночью. После операции и при инвазивных процедурах, скажем инъекциях, протянула бы, пожалуй, и до конца года. Но вряд ли в этом есть какой-то смысл.

– Она знает?