Родина

И они пошли туда и минут пять обнимались в полумраке между входной дверью и рядом почтовых ящиков, пока не услышали чьи-то шаги на лестнице сверху, и быстренько выскочили на улицу.

37. Торт раздора

У Горки немного (а если честно, то довольно сильно) приплюснут нос и есть щербинка между зубами, но это имеет свое объяснение. В девять лет его сбила машина, пикап. Чуть не насмерть. Случай в поселке не первый. Выздоравливая, Горка спросил родителей своим нежным, певучим голосом, который позднее переменился, хотя что-то такое еще и во взрослом голосе иногда проскальзывало: если бы он умер, поставили бы они крест на краю шоссе, какой поставили Исидоро Отаменди, разбившемуся насмерть, когда он ехал на своем мотоцикле на работу?

Теперь, когда самое страшное было позади, Хошиан позволил себе пошутить:

– Как не поставить. Только еще побольше, чем у того. Из железа, чтобы простоял много лет.

А вот матери их разговор совсем не понравился:

– Хватит чепуху-то молоть. За такие слова Господь и наказать может.

Худенький, слабый мальчишка. Потом, начав взрослеть, он здорово вытянулся и ходил всегда сгорбившись, словно стеснялся своего роста или прыщей, усыпавших лицо. Мирен на улице доводилось слышать, что, если так пойдет и дальше, ее Горка совсем горбатым сделается. Ее это страшно задевало:

– И что мне теперь прикажете делать? Наказывать его, чтобы больше не рос?

Когда ему исполнилось шестнадцать, он уже стал самым высоким в семье. Старший сын был здоровее, мощнее, не такой гибкий, и про него говорили: вот он ни за что не выжил бы, попав под машину. Кто говорил? Отец, мать, да и вообще все. Горка научился улыбаться, не показывая щербатого зуба. А вот сломанный нос скрыть не удавалось. Да ладно тебе, совсем немного сломанный, не преувеличивай, одергивала его мать.

– Разве лучше было бы, если бы ты погиб?

Сам он считал, что нос у него кривой, ужасно кривой, ama. Так же считал и Хосе Мари, который подпитывал комплексы брата, называя его боксером и вызывая на бой. Шутя, он вставал перед Горкой в стойку и притворялся, что дрожит от страха:

– Не бей меня, только не бей.

В первые недели после аварии мальчик очень плохо спал. Перед глазами часто всплывали картины случившегося – то в кошмарных снах, то во время тревожной полудремы. Всегда одни и те же картины. На него мчалась машина и сбивала с ног. Машина мчалась, а у Горки для защиты не было ничего, кроме подушки. Хосе Мари, с которым Горка делил комнату, возмущался на кухне:

– Этот всю ночь напролет вопит и не дает мне спать.

И тут же начинал передразнивать брата. Издевался он над Горкой безбожно. Хошиан обычно вступался за младшего сына, стараясь разрядить обстановку – ну ладно тебе, ладно, хватит, – и сочувственно смотрел на Горку.

А Мирен, наоборот, канитель не разводила:

– Пора уже научиться вести себя как положено, твой брат ночью спать должен.

В кошмарных снах Горка слышал визг колес, поворачивал голову в ту сторону и успевал увидеть фары/глаза железного зверя. Они с бешеной скоростью неслись прямо на него. А он стоял – в трех метрах, в двух, в метре. Спастись невозможно. Сон добавлял и какие-то реальные детали, которые прежде в памяти никогда не всплывали: мокрое после дождя шоссе, разреженный серый свет предвечерних сумерек, бампер, показавшийся ему пастью с ржавыми зубами, да, пастью, готовой его проглотить.

И сразу к нему бегут чьи-то ноги. Кто-то – водитель? – матерится по-испански. Как именно он выругался? Горка не помнит. Он только знает, что ругательство относилось не к нему. Человек выругался скорее просто от досады. Из-за злосчастного поворота судьбы. Пахнет бензином, влажным асфальтом. Мальчик был в сознании, когда его вытаскивали из-под пикапа, но ему чудилось, что его вытаскивают из темного ящика. Кто его вытащил, он не знает. Надо полагать, водитель, кто же еще? Носом и горлом шла кровь, но ничего не болело. Ничего? Он мотал головой, подтверждая, что ничего. Не болела и сломанная рука, по крайней мере на первых порах. Она у него как будто онемела. Горка упал на землю ничком. Мог ведь и погибнуть. Но ему было так стыдно, что он не плакал. Хосе Мари несколько дней спустя ехидничал:

– Наверняка ведь ревел.

– Не ревел.

– Врешь. Тебя весь поселок слышал!

И так без конца, пока не доводил младшего брата до слез. Но это было уже дома, когда Горка выздоравливал – с огромным синяком на лице и с рукой в гипсе. А там, на дороге, он не пролил ни единой слезинки. Ему было стыдно. На тротуаре собралась толпа любопытных, люди высовывались из окон:

– Кто это там? Уж не младший ли сын Хошиана?

Горка запачкал себе одежду. Собственной кровью и дорожной грязью. Вот мать задаст ему, когда увидит. Куда-то делся один ботинок. Водитель сам на своем пикапе отвез Горку в больницу.