Родители, наставники, поэты

— Попались на крючок, мальчишки, попались! Ах, вы, сироты, сироты!.. Ну, живите, будьте счастливы! Помните, что все же родине служите, — это кое-что, мальчишки!

Мы в ответ опять ни слова, все произошло как-то не по-военному, по-домашнему, душевно и весьма и очень неправдоподобно.

На следующей неделе после описанного счастливого для меня события ротный командир пожаловал мне отпуск с пяти часов субботы до девяти утра понедельника — с тем, чтобы я побывал у Куприна.

И вот как пригодились эти пять рублей: в Гатчину туда и обратно; папиросы сортом выше тех, что я обычно курил; банка земляничного варенья взводному «на память о Петрограде» — установился обычай одаривать взводного, когда увольнительная давалась более, чем на двенадцать часов.

Бережно храню запись советов, которые получил от Куприна в его доме в Гатчине: ничего не меняю в этих записях; полагаю, что тогда, пятьдесят один год назад, мне удалось интонационно-дословно записать речь Куприна.

— Покупай, сирота, желтые книжечки «Универсальной библиотеки» — знаешь такие, покупал? Там на титуле,—имеешь понятие о титуле? — так вот, на титуле стоит фамилия хозяина этого издательства: В. Антик. Хороша фамилия, а? Собирай все, ежели копейки водятся, отбор потом сделаешь. Уже делаешь? Ой, какая ты сирота славная! Есть где-то у меня коньяка малая толика — хвати!

— Я, как ты вскоре поймешь, не библиофил, не собиратель книг, я ставлю на полку ту книгу, которая читана мною и перечитана и еще читаться будет. Дошлых алкоголиков-собирателей книжных не понимаю и душа к ним не лежит. Бог с ними — книги надо не собирать, но отыскивать и ставить на полку те именно, которые однажды помогли, и, может быть, придется обратиться к ним еще раз. И не только один раз, а два и три!

— Видишь ли. сирота, — начитанность всегда большая опора таланту. Жизнь жизнью, а литературу вот как надобно знать! И тот, кто упрекает, что, дескать, жизни не знаешь — сам ее нюхал не с того места... — бойся этих упрекателей! Сторонись их и нс слушай!

— А то — жизнь знаешь, а начнешь дело делать — машинку, которая утром будит, изобретешь! Будильник давно уже имеется: не нужна машинка!

— Писать ты, сирота, будешь. По глазам вижу — будешь. Вот что война, это плохо, особенно для тебя, для твоего поколения... Ты за Георгиями и вообще за орденами не гонись — пусть они тебя настигнут, попятно? Кто за ними гонится, недорого тот ценится... Надо бы тебе найти себе место — такое место, где народ настоящий кругом, где ему так же тяжко, как и в окопах. Он сейчас воюет, а в сердце голос до поры до времени затаен... Молод ты еще, вижу. А я с тобой лясы-балясы точу, сирота!..

— Ты больше ума набирайся, прислушивайся к тому, о чем подле тебя говорят и шепчутся, — в особенности к тому, ежели шепчутся: шепотом-то, сирота, больше скажут, чем громким голосом. Ну, а книги... я вот знаю книжников, библиоманов — они книги покупают, последние штаны снимут за книгу, а сами книгу не читают. Да, да! Почти все так называемые книголюбы плохо знают, чти внутри книги, — они только внешность ее знают. Не одного и не двух таких знаю, сирота, верь мне! У одного — не назову его фамилии — книг тысяч двадцать, а оп только одно «Новое время» читает...

— Как на будущее свое смотришь? Туманно? Эх, сиро та, сирота, стихи пишешь? Нет, не надо, не читай, не надо, я сам стихи сочинял, тоже, как ты, страсть как любил ближнему своему гадость учинить - почитать ему этак с полчаса сноп вирши... Стихи в молодом возрасте вроде кори — надо пройти, переболеть непременно!

— Вот, говоришь, сирота, что Лермонтов и, скажем, Фет тоже корью страдали и на всю жизнь... А пожалуй, стихи — это в самом деле корь, назовем так, к примеру, а занятие поэзией — это дело поэта, божьего избранника, иначе говоря. Непонятно? Поедешь домой —в вагоне обдумай. Не всякая мысль сразу смысл свой раскрывает — приучайся думать, обдумывать, размышлять, этак крепче умом будешь. Мозги постоянно должны в тряске быть.

— А что это все о книгах и книгах! Такой молодой тебе надо больше жить, любить, чтобы и тобой интересовались, а ты все книги да книги, точно евнух из Стамбула, ей-право! Смотри, чтобы книги жизни не заслонили, красоты ее, радости... Если любишь что-то, то— нараспашку, понял? А книга — она распашки не требует, к ней довольно одной привязанности, так полагаю. Ведь все-таки книга от жизни, а но наоборот!

— Вот поговорил с тобой и забыл, что война у нас. У тебя там в Новом Петергофе в третьем запасном офицеры — народ хороший. Еланский, мой приятель — душа-человек. Командир полка полковник Попов — тоже человек не на тройку с минусом... Вижу, не хочется тебе офицером быть, верно? Не хочется? А я так понимаю, что вообще невозможно, не за что любить военную службу. К ней можно привыкнуть, втянуться в нее, ежели другого в жизни не нашел, по чтобы любить... Был я офицером, знаю нашу матушку-пехоту. Но люди наши военные — народ дорогой, это да. Люди в шинели — золота кусок каждый. Самородки, сирота!