Родители, наставники, поэты

великолепного, щедрого умом и сердцем человека. Лет пять назад мы похоронили его, в течение трех лет он заведовал книжной лавкой писателей, при нем всегда было много книг (теперь говорят ТОВАРА), он умел расположить к собе и продавцов и покупателей. Лучшие книги несли продавать ему, хотя порою книжная лавка платила меньше любого другого книжного магазина.

В моей памяти Павел Павлович живет по соседству с Михаилом Алексеевичем Сергеевым.

О читателе

Появились (точнее сказать — возникли) и у меня мои собственные читатели, стал я получать от них письма, часто встречаться в библиотеках и домах культуры с молодыми и старыми людьми, они интересовались и содержанием моих книг, и (так выразился некий студент) «методом обработки материала».

Люблю эти встречи. Пусть не всегда много народу в зале, не важно — двадцать человек порою дороже праздно любопытствующих двухсот. Особенно благотворно и ие без большого удовольствия для меня проходят встречи с читателем за городом, зимою, вдали от железной дороги. И пароду много, и временем они не ограничены, а я и вообще никогда не тороплюсь: приехал работать и работаю, могу уехать в полночь с последним поездом.

— Почему вы стали писателем? — этак несколько невразумительно опрашивают читатели-пенсионеры. — Кто вам помог в этом отношении?

Может быть, и нескромно, но — отвечаю с полнейшей искренностью:

— Писателем стал потому, что так повелела природа, и профессию писателя выбрал ие я, а она меня выбрала! Я могу сказать, кто мпе помогал как писателю: это, во-первых, Максим Горький, затем вся классическая литература, к голосу которой я всегда прислушиваюсь. Много помогли редакторы-издатели: Михаил Алексеевич Сергеев, Виктор Сергеевич Миролюбов...

— Как вы писали роман о Стивенсоне?

На такого рода вопрос ответить трудно, но я отвечаю все же: сел и стал писать, основательно потрудившись пал документами. Писал с подъемом, с аппетитом.

— Когда вы работаете — утром, днем или вечером? Сколько времени в сутки отдаете литературной работе?

— По этому поводу прочтите у Чехова в «Чайке» все то, что говорит Тригорин. Этот персонаж, по существу, хорошо сказал о том, что писатель работает всегда, но пишет он иногда и не ежедневно.

И много других вопросов задают мои читатели. Жду вопроса капитального, органического, вопроса от читателя-сопереживателя, — он редок, этот вопрос, зато и отвечаешь на него с предельной искренностью, подробно и заинтересованно, а следовательно, увлекательно для слушателей Человек, который пришел на встречу с писателем, должен уйти домой не только что-то получившим в свою копилку, но и увлеченным, заинтересованным — влюбленным в то, что и кого ему пришлось увидеть и услышать.

— Скажите, пожалуйста, — вот вы пишете книги, мы их читаем, выносим свое суждение, а сами-то вы много ли и часто ли читаете книги? И порекомендуйте нам что нибудь по книжной части. Книг выходит много, и не знаешь, какую именно следует прочесть.

Вот он, этот кардинальный вопрос!

И тут меня хлебом не корми — я распускаю крылья, удобнее устраиваюсь на стуле и голосом пророка из не чуждого для всех духовного отечества приступаю к разговору о книге — о том, что уже известно читателю этой моей книги.

Говорю вполне азбучные истины — что человек без книги вполне и бесспорно существо неполноценное, что нельзя читать только про шпионов и успехи нашей милиции — в литературу девятнадцатого столетия заглядывают уже только старые люди, молодежь книги Глеба Успенского называет скучными. Конечно, виновата здесь не молодежь, но все же без помощи Глеба Успенского невозможно знание дореволюционной деревни, ее быта, нравов, людей.

Я говорю о том, какая великая и всем доступная сила заключена в книге, сколько наслаждения в самом процессе чтения, и — спустя тридцать-сорок минут меня уже просят назвать десять—двенадцать книг, имен авторов, с которыми необходимо познакомиться в первую очередь — имен как русских, таки иностранных.

Десять — двенадцать имен... Это трудно, ибо отлично знаю, что спрашивающий не прочтет и половину того, что я укажу, а потом и вовсе о моем списке забудет. Список — это. но совести говоря, вся литература в своем хронологическом движении, и нельзя начать чтение с крыши — то есть имею в виду только современную беллетристику: необходимо заложить фундамент, а он там, в глубоком прошлом, в начале не только истекшего века.

Всегда находится дежурный ортодокс, он начинает возражать, спорить, но и возражения и спор его весьма обтекаемы — от сих до сих: ортодокс трус, личность неинтересная в моей аудитории, и на него начинают нападать, забрасывать цитатами. Всегда оказывается так: ежели ортодокс приготовил двадцать цитат (и каких, ого-го!), аудитория в массе своей выбросит ие менее сотни...