Родька

— Я буду называть вас Лигия, ладно? — сказал я, и во всем теле у меня послышался какой-то странный звон.

— Ага! А то меня еще смешнее зовут, — доносился ее голос, — меня Иванка зовут. Это мамин муж захотел. Был у нее раньше. Ну, не настоящий, а такой… Я вот сейчас ездила к нему в Софию. Они просто так. Молодые, зеленые! Ни о чем даже не думали, а я вдруг взяла да и родилась. Смешно, верно ведь? — И она опять засмеялась.

— Угу!

Рука ее была так близко. Взять или не взять? Она будет не против. Она будет даже довольна. Проще, проще! Ну же, ну, говорил я себе, Они молодые-зеленые. А мы что — созрели, с дерева падаем? Вот именно, просто так. Роман. У меня будет с этой красавицей роман. А ведь она определенно красавица. Только никакого туману! Не надо, чтобы она заблуждалась на мои счет. Еще подумает, что я с серьезными намерениями. Друг мой, скажу я. Да, да, к черту Лигию, к черту Иванку. Дорогая моя, скажу я, жизнь коротка, мимолетна, а жить хочется. Может быть, мы никогда уже не встретимся. Вот вы, вот я, а вот у меня ключ от пустой квартиры. Предлагаю прямо сейчас же из Шереметьево…

И тут у меня вдруг что-то заворочалось внутри. Забилось. Засучило ногами. Господи, господи… Я вдруг в упор посмотрел на нее и чуть не заревел.

— Вот вы, вот я, — сказалось как-то само собой. — Может, мы никогда уже не встретимся. Я… Я люблю вас. Я очень, очень люблю вас. Иванка! Я искал вас всю жизнь. Всю свою жизнь!

— Ага! — И снова послышался ее смех. — Я тоже, я тоже!

Не знаю, как это произошло, но наши руки оказались одна в другой. И мира не стало. Ничего не стало. Навсегда. Навечно.

«Дети, дети, — неслось у меня в голове. — Внуки, правнуки! Вот уж кого папа будет любить. Они такие маленькие, такие беззащитные! Не доживет? Это кто же не доживет, папа? А вот фиг вам! А вот это видали! Уж кто-кто, а он доживет точно. И все доживут. Все! Понятно?!»

Я зачем-то вскочил и опять сел. Оказывается, все это время внутри меня шла какая-то странная работа: с одной стороны, я понимал, что все это — полная чепуха, а с другой — примерялся, как это я с ней проживу всю жизнь. Всю жизнь — от и до! Ни с кем, никогда, даже на одну четверть ничего не выходило, А с ней вышло. С ней все сложилось так, что лучше не бывает. И в театре я себя с ней представил, и зачем-то на старом благовещенском кладбище. И еще где-то. А вот она в цех ко мне зашла. Все смотрели на нас с белой завистью и были премного довольны. Про папу я уже не говорю. Он просто рыдал от счастья. А ведь он хотел. Хотел же, или нет? Про внука что-то… Дескать, вы пойдете учиться, а я…

— Иванка, ты сколько классов кончила?

— Семь. Восемь почти. — Она смутилась. — Но ты не думай, я сама себя кормлю. Не всякий музыкальное училище окончил, как я. Раньше в детсадике таких маленьких-маленьких учила. А потом дома у них там. — Она махнула куда-то в сторону Болгарии. — Вот без вещей еду, А я с ними поругалась. Даже не поругалась, а обиделась. Вот так дверь открыла и ушла от них, в чем есть. Они за мной по улице с чемоданом бежали. Жалко, конечно. Там знаешь сколько всего было!

— Плюнь! В свое время поедем, заберем, — сказал я.

— Ага! — сказала она. — Но у меня деньги есть. Я в Москве кой-чего немного куплю. А то ведь соседи засмеют. И мама плакать будет. Она как узнает что про меня или увидит, что я опять опростоволосилась, так плачет. — Иванка захлюпала носом. — Я ее люблю. Она хорошая…

— Хорошая, хорошая! — Своим носовым платком осторожно я промокнул ей лицо. — Но ты лучше. Ты… Ты даже не знаешь, какая ты! И все у нас будет прекрасно. Не хорошо, а именно прекрасно. Ты понимаешь? Понятно я говорю?

— Ага! Но это у тебя прекрасно. Ты уже приехал. А мне, если оставаться по магазинам, еще ночевку где-то надо найти. — И опять ее что-то рассмешило. — Хорошо, что я закаленная, верно ведь? — сказала она, отсмеявшись. — Я и в подъезде где-нибудь могу. И на вокзале. На вокзале иной раз так интересно по ночам.

— На каком еще вокзале?

— Ну, на вокзале.

— Дура! — взревел я. — Дура ненормальная! Ты что, до сих пор ничего не поняла? Вот ключ. Ключ от квартиры. Он твой. Твои и мой. Ясно теперь или нет? Завтра же, прямо с утра, даем твоей маме телеграмму и сразу…

— В ГУМ! Лучше всего в ГУМ!

— В загс! Да проснись! Проснись ты наконец. Завтра прямо с утра мы идем в загс и пишем заявление. Ручки у нас уже есть. Ну-ка, где они — эти твои стержни? Слушай, а может ты?.. — У меня прямо все похолодело. — А может, ты не согласна? Я разбежался, как дурак. Ни о чем даже не спросил по-человечески…

— Да что ты! Что ты! Ты такой хороший, — сказала она.

И опять наши руки нашли друг друга…

Я вдруг понял, что это толкается у меня внутри. Это было сердце. Огромное, нахальное, переполненное, оно прямо раскачивало меня. «Сердце, тебе не хочется покоя? Что это с тобой? Ну, понравилась мне женщина. Ну и что?» — «Дурья башка! — сказало сердце. — Разве это женщина? Это твоя вторая половина. Неужели не ясно? Вот, вот же ее рука, ощути, прочувствуй!»

И я приложил Иванкину ладошку к своей груди. Она мягко отняла ее.