Родька

Я подобрал его и надорвал бумагу.

— Деньги.

Папа повертел пакет в руках. Вздохнул. Я вздохнул тоже.

— А скажи, пожалуйста, ты мог бы забросить вот это вон туда. — И папа указал пальцем на окно. — При желании?

— При желании мог бы.

Я заложил под резинку кусочек асфальта, размахнулся. Дернулась занавеска, и было слышно, как пакет со стуком приземлился в комнате.

— Вот и все. Пошли?

— Подождем, — сказал папа, — может быть, придется кидать еще раз.

Но Костя свой трюк не повторил.

…Низкое огромное солнце грело уже вовсю. Мы даже сняли пиджаки. Долго шли молча.

— Ах, хорошо! — наконец сказал папа.

— Что хорошо?

— Все хорошо. Многое.

— Да…

Благовещенск… На какой-то миг мне показалось, что ничего на свете нет, кроме этого города. И никуда мне улетать не надо. Я здесь жил, живу и буду жить всегда. «Провинциалы». Назвать бы книгу так. Прекрасно. «Провинциалы».

Не сговариваясь, мы прошли мимо гостиницы и у заброшенной старой водокачки, испещренной по кирпичу многочисленными детскими и взрослыми надписями, остановились на берегу Амура.

— А знаешь, я разыскал эти твои стихи, — сказал папа. — Ну, вот эти. — И он стал читать медленно, вполголоса:

Снова сильная вьюга
Опалила леса.
Не имеющий друга —
Не имеет лица.
Вдоль полоски заката
Голубые столбы.
Не имеющий друга —
Не имеет судьбы.
В этом жизненном море,
Что не ведает дна,
Одинокость не горе,
Одинокость — вина…

— Да, вина… Видишь ли, мы с тобой расстаемся. И может, надолго. Хотелось бы объяснить тебе какие-то вещи. Как ты думаешь, почему это все со мной происходило?

— Письма эти, дневники. Мама. Наверное, ты очень верил в нее.

— Да, очень. Но это само по себе еще ничего не объясняет. Я ведь мог это воспринять как угодно. В том числе и никак. Столько лет прошло. Но у меня вдруг что-то заскочило. И как заскочило! Спать ложусь — думаю об этом. Ночью просыпаюсь — опять. А уж утром проснуться, открыть глаза — такая пытка… В конце концов я поймал себя на том, что стою в каком-то незнакомом районе, в спортивном магазине, и смотрю на охотничье ружье…

Я похолодел.

— Какой идиотизм!

— Я и сам так решил. Пошел, купил бутылку коньяка. Когда пьешь, мысли все равно остаются. Но все-таки можно терпеть. Главное — перебиться, думал я, перезимовать как-то. — Папа посмотрел на меня. — Только ты пойми, пожалуйста, это я о прошлом. Сейчас все это кончилось. — Он улыбнулся. — Закон компенсации. Как только ты заболел, так сразу я и выздоровел. Пошел себе, преспокойненько вшил ампулу. А знаешь, ты ведь мог тогда умереть. Был один такой день, когда у тебя…

— Ну вот, — послышалось вдруг. — Нашли время торчать у воды!

Мы оглянулись, Это был Костя.

— Во-первых, — быстро, нервно проговорил он, — моя комната, как вам, наверное, известно, совсем не в этом крыле. Не в этом, понятно? Увидели они… А что увидели? Во-вторых, если уж говорить прямо…

— Костя, ты сумасшедший, — папа рассмеялся. — Ты просто сумасшедший. Во-первых, мы с Родькой тебя любим. И тебе это тоже, наверное, известно. Во-вторых, и ты к нам относишься неплохо. Или я ошибаюсь?

— Да, да, — сказал я. — Мы тебя обожаем. Ведь, если присмотреться внимательно, ты хороший. Ты киса…

— Ладно, пусть я киса! — Костя чуть отошел от нас и тоже стал смотреть на Амур, на медленно проползающую баржу, на близкий китайский берег.

…Есть такая песня: «Шуми, Амур, шуми, наш батюшка, таежная река…»

Течет, течет… Батюшка! Будь здоров, старик! Будь счастлив!

Странное у меня было ощущение. Грусть. И легкость на душе. И такое желание сейчас же, немедленно увидеть Стаса. Стас! Ах, Стас!..

В Москве из первого же автомата я позвонил ему.

— Привет! — сказал я. — Ты дома? Я сейчас приду. Я уже приехал!

— Приходи.

Надо же, какой голос остуженный. Обиделся. Ну, ничего. Сейчас я ему выдам такую историю! И дневник надо показать. Вместе с Лизиным писанием. А может, подразнить его немножко? Войти — и прямо так сразу: «Дай денег. Мне нужно две тысячи». Если очень обижен, он только спросит, для чего мне. А если все более или менее в норме, пойдет его обычный текст: «Когда отдашь? Ты не думай, мне не жалко, но я хочу…» И так далее.

Когда я вошел, Стас сидел за столом. Даже головы не поднял.

— Привет! — сказал я. — А куда ты уезжал? Я ведь был тут у тебя после болезни.

Стас не ответил. Казалось, он внимательно разглядывает какие-то бумажки на столе.

— Ладно, не хочешь разговаривать, не надо, — сказал я. — Но тут такая история. Почти трагическая. Мне срочно нужны деньги. Много.

— Сколько?

— Две тысячи.

— Угу. — Стас выдвинул ящик стола и стал копаться в нем.

— Слушай, — сказал я. — Неужели ты не спросишь, когда я тебе отдам эти деньги? Или хотя бы зачем мне такая гигантская сумма?

— Что? — Стас поднял голову. Глаза у него были красные и казалось, что он плачет кровью.

— Что с тобой? — Я кинулся к нему. — В чем дело? Что случилось?

— Ничего… Стеша умерла.