Родька

— С завтрашнего дня, — говорит он, — ты слышишь, с завтрашнего дня мы начинаем с тобой заниматься физикой. Не той физикой, которую преподают у вас в школе, а той, которая существует на самом деле. Это же безобразие! Ты знаешь, хотя бы смутно, что такое квант? Нет? А что такое фотон? А что сделал Бор? А кто такой Планк?

— Наверное, он открыл планктон.

— Фу, фу! Пошлые шуточки!

Когда папа в ударе, никакой юмор на него не действует, и на следующий день он действительно начинает мне объяснять механику Ньютона, геометрию Евклида и еще целый ряд страшно интересных вещей. Но это только на следующий день.

Так мы с ним начинали заниматься историей цивилизации, кибернетикой, современной химией и, наконец, английским языком.

— У тебя всегда хватает разгону только на один раз.

— Да, я плохой педагог, — говорит папа. — В этом отношении тот же Костя даст мне сто очков вперед. Слушай, а это, по-моему, идея! Я уверен что если бы Костя стал с тобой заниматься, ты бы через два месяца читал по-английски.

— Ты думаешь, он согласится?

— Я могу с ним поговорить.

— Ну поговори.

Вечером пришла Саша и принесла с собой швейную машинку.

— Опять эти твои фантазии, — сказал Костя. — В его возрасте можно еще вообще без брюк ходить. И потом, ты думаешь, он будет выглядеть элегантно? Антиэлегантность у него в крови. Так что все твои старания бесполезны.

— Ничего, ничего, — сказала Саша, — я люблю сочетать приятное с бесполезным.

Она поставила машинку на кухню, и сразу же кухня стала центром квартиры.

Папа пришел вместе со своей английской книжкой.

— Очень интересно, — сказал он, — по-моему, это лучше, чем Агата Кристи.

— А вы читали Кристи?

— Мы видели фильм по ее роману, — сказал Костя.

— Какой это?

— Дурацкий, — сказал Костя, — «Свидетель обвинения».

— А, «Свидетель». Ну почему же? Хороший фильм.

— Не знаю, — сказал Костя, — но, по-моему, «Великолепная семерка» и то лучше. Хоть действие какое-то. А в этом «Свидетеле» что? Болтают, болтают!..

— Как в жизни, — сказала Саша, — ты вот сейчас что делаешь?

Костя обиделся.

— Если тебе не нравится, — могу не говорить.

— С чего ты взял, что мне не нравится? Больше всего я люблю болтать. Или слушать, как болтают другие. Ну что, заказчик, пора приступать к делу! Иди-ка я тебя обмерю.

Портновским сантиметром Саша измеряет мои габариты, что-то бубнит себе под нос, что-то пишет, и папа смотрит на нее с интересом.

— Видно птицу по полету, — говорит он. — Ни одному портному в Благовещенске я не решился бы доверить свой уникальный отрез. А вам бы доверил.

— У вас есть уникальный отрез?

— Ну зачем же? — говорит папа. — У меня пока нет отреза, но если бы был, то я бы вам его доверил без колебании. Кстати, вам не кажется, что у него ноги не совсем прямые? Может быть, не стоит их так четко обрисовывать?

— Абсолютно кривоногий, — говорит Костя.

— Ничего подобного, — говорит Саша. — У него великолепная мужская фигура. Просто вы ему завидуете. Ну ладно. Иди переодевайся.

Я иду переодеваться в папину комнату и первый раз в жизни, стоя перед зеркалом, разглядываю свою фигуру. Ничего. Фигура как фигура. Жить можно.

Что говорить, до какого-нибудь Зайца мне далеко. Он у нас богатырь. А я так… Середнячок. Комплекция полужидкого интеллигента. Ну и пускай.

— Эй! Где ты там? — крикнула Саша.

— Иду, иду!

Я пошел на кухню и вместе со всеми просидел там часов, наверное, до двух.

С одной стороны, меня немножко мучила совесть, что я не пошел к Клавдии Петровне, как обещал, а с другой — было почему-то даже приятно, я вроде бы мстил ей за тот день, когда пришел ее поздравить и она так плохо встретила меня.

Я заболел. У меня вирусный грипп. С высокой температурой. Я лежу в Костиной комнате, и Костя за мной ухаживает.

— Пей бульон!..

— Я не хочу.

— А я тебе говорю: пей, а то сейчас получишь.

— Ну ладно уж, сделаю тебе одолжение.

Я пью бульон, а Костя сидит рядом и читает книжку. Чтобы не заразиться, он носит марлевую повязку. Это очень смешно.

— Костя, — говорю я, — по-моему, ты похож на куклуксклановца.

— А ты похож на идиота. Кстати, ты перевел то, что тебе было задано?

— Конечно, нет. Ты же видишь, я болен. Рукой двинуть не могу.

— Через полчаса я уйду, — говорит Костя, — а вечером вернусь. Чтобы все было сделано. Понял? Имей в виду, я тебе не папа.

Вот уже пять дней мы с Костей занимаемся английским. Уговорить его было совсем непросто.

— Не хочу я возиться с этим оболтусом! Мне некогда!

— Не такой уж он оболтус, — сказал папа, — при желании он может усвоить все, что угодно.

— Это при желании.

— Я буду желать, — сказал я.

— Так я тебе и поверил. Вы же, очевидно, хотите, чтобы я занимался с ним по вашему методу?

— Можешь и по своему, — сказал папа, — никто тебя не ограничивает. Ты как, Родька, не боишься?

— А чего мне бояться. Мне ужас как хочется грызть науку.

— Нет, не пойдет, — сказал Костя. — Для того чтобы его чему-нибудь научить, нужно иметь всю полноту власти. Понимаешь? Всю! Вплоть до применения физической силы.

— Ну это уж слишком!

— Как хочешь!

Я видел, что папе не хочется больше уговаривать Костю, что он уже начинает нервничать, и решил пойти на жертву.