Родька

— Ну? Так о чем мы будем говорить? На какую тему? На политическую?

— Нет, на личную.

— И что же у тебя за личная тема?

— А ты очень торопишься?

— Так, средне.

— Ну хорошо. Тогда я начну издалека. Вот, например, скажи мне, что такое праздник? Чем он отличается от всякого другого дня?

— Объективно ничем. Просто люди уговорились между собой, что в такой-то день года они будут праздновать, веселиться. Вот и все.

— И они веселятся?

— В основном, да.

— Но не все же?

— Кто не хочет, тот не веселится.

— А кто не может?

— Не ходи кругами. У тебя на Новый год что-нибудь стряслось?

— Нет, ничего. Но никогда еще в жизни мне не было так скучно.

И я подробно, от начала до конца рассказал про Новый год.

— Ну что ж, — сказал он, когда я кончил. — Утешить мне тебя нечем. Вместо того чтобы веселиться, ты испортил настроение и себе, и другим. Ну ладно…

— Ты идешь играть в бильярд?

— Не совсем. Слушай! Ты не хотел бы пойти со мной?

— Куда?

— Неважно.

— Могу пойти.

— Ну тогда одевайся.

Мы вышли из такси где-то за Бурхановкой в новом квартале. Одинаковые серые четырехэтажные дома казались с улицы скучными и нежилыми.

— Когда-нибудь здесь будет хорошо, — сказал папа. — Подрастут деревья, постареют стены. Ты обратил внимание, что старые дома всегда кажутся уютнее новых? Когда я был совсем еще молодым… Осторожно, здесь канава. Ступай шире. Вот так.

— Так что, когда ты был молодым?

— Как ты думаешь, куда мы идем?

— Я думаю — в гости.

— К кому?

— Наверное, к одному человеку. А ты, я вижу, хорошо изучил эту тропинку. Даже в темноте знаешь, где тут канава.

Сам не знаю почему, но я как-то сразу понял, что мы идем к женщине. Сначала я подумал, что к Саше, а потом решил, что нет, не может этого быть.

В последнее время она совсем пропала. Один только раз я встретил ее в «Гастрономе». Мне неудобно было спрашивать у нее, почему она не приходит. Я просто сказал:

— Наверное, у вас много работы, да?

— Очень, — ответила она, — очень много. — И улыбнулась как-то грустно.

— Черт знает что! Лампочку не могут повесить!

Мы шли через какой-то темный двор. Я чувствовал, что папа волнуется, и решил пойти ему навстречу.

— Ты хочешь, чтобы я ей понравился? — спросил я.

— Во всяком случае, стараться не надо.

— От меня будет что-нибудь зависеть?

— В моей жизни давно уже нет ничего такого, что бы не зависело от тебя. Сюда.

Мы вошли в темный подъезд и поднялись на третий этаж.

— Ну что ты горбишься? Грудь вперед, выше голову.

Папа подошел к той двери, что прямо против лестницы, и позвонил.

Никто не отозвался.

Мы постояли. Папа зажег спичку, посмотрел на часы и еще раз позвонил.

— Наверное, спит, — сказал я.

— Вряд ли.

В темноте я не видел папиного лица, но по голосу мне показалось, что он немного растерян.

— Некоторые любят по вечерам в магазин ходить, — сказал я. — Это правильно. Тогда утром всегда свежие продукты.

— Ах ты, Лука-утешитель. — Папа вдруг засмеялся. — Пошли домой, — сказал он. — Как раз тот случай, когда лучше всего довериться судьбе.

— Судьба — индейка, — сказал я. — Давай подождем. А то что же? Шли, шли! Ехали, ехали…

— Ничего, — сказал папа. — Я считаю, что это время зря не потеряно. Пошли!

Наконец-то я получил пятерку у Леонида Витальевича. Не знаю, кто из нас больше доволен.

На большой перемене все вышли из класса, а я остался.

— Привет тебе от мамы, — сказал Леонид Витальевич.

— Спасибо.

— Ну как Новый год?

— Так себе. А у вас?

— А мы вдруг в гости пошли. К соседям. Я все боялся, что ты придешь. Записку даже оставил.

— Я не смог.

В последнее время Леонид Витальевич очень изменился. Он стал как-то спокойней, уверенней, и ребята к нему привыкли.

Хотя по-прежнему он сам не пишет на доске, но теперь уж на это никто не обращает внимания. То, что он заставляет писать Светку, многим даже нравится: Светка такая аккуратная, и почерк у нее четкий, списывать после нее с доски одно удовольствие.

С Васькой тоже все хорошо.

— Я, я! Можно мне? — Он постепенно опять вернулся к своей старой привычке.

— Пока нельзя, — говорит Леонид Витальевич. — А то я не успею объяснить материал. У тебя что, вариант?

— Ага.

— Напиши на бумажке, я дома посмотрю.

Васька пишет, и Леонид Витальевич к следующему уроку математики подзывает Ваську к себе и делает полный разбор его «сочинения».

— Вот это остроумно. Это интересно, — говорит он. — А здесь нехорошо.

— Почему?

— Потому, что ты пользуешься сразу двумя положениями, которых мы еще не проходили. Вот я тут набросал нормальное продолжение твоего варианта. Все правильно, но громоздко. Возьми домой, попробуй упростить. Особенно меня интересует вот это место. Ты понимаешь, что тут может быть?

— Угу!

— Ну хорошо. Садись.

Иногда Васька получает отдельные домашние задания. Всем даются задачи из учебника, а Ваське Леонид Витальевич приносит какие-то бумажки, исписанные от руки, а иногда даже вырезки и целые листы из каких-то старинных серых журналов.

— Ух ты, какие картинки! Ну-ка покажи.

Васька молча подает мне листок и так же молча забирает.

Он уже помирился со всеми, даже со Славкой, только со мной по-прежнему не разговаривает.

— Скоро с тобой вообще никто не будет разговаривать, — говорит Светка.