– Это мой способ отблагодарить её! – не останавливаясь, причитала мама. – Эта девушка, Пейтон Пайк, она ведь совсем молоденькая… Астрид сказала, что ей только пару недель назад тридцать пять исполнилось, а какая она смелая! Столько лет в одиночку выслеживала этого подонка, отнявшего у неё семью! – я хотела сказать матери, что, скорее всего, Пайк была не одинока, по крайней мере рядом с ней в последнее время сильно светился известный поимкой Дождливого маньяка следователь Арнольд Рид, но она хотела говорить о Пайк, а не слушать о ней – в последние недели она стала её фанаткой – поэтому я промолчала. – Именно Пейтон Пайк сообщила мне о том, что ты жива и что она нашла тебя… – я припомнила звонок, который Пайк совершила в карете скорой помощи, когда я была в полуобморочном состоянии – она действительно дозвонилась до моей семьи, но она определённо точно сказала, что меня нашла не она лично, а они – то есть команда. Маму же было не остановить. – Я обязательно испеку этот пирог и передам ей его завтра после суда, что бы мне твой отец ни рассказывал о том, что это действие может показаться такой замечательной девушке неуместным! – отец действительно не одобрял эту идею, считая, что подобным подношением мама может поставить серьёзного следователя в неловкое положение, а потому было бы лучше пригласить её на ужин, но мама сказала, что пирог ужину ещё никогда не мешал. – Естественно я не понесу пирог прямо в здание суда, я ведь не настолько неблагоразумна! Полежит пару часов в машине, ничего с ним не случится, а девушке будет приятно… – Мама упорно называла Пейтон Пайк девушкой, а иногда даже девочкой, несмотря на то, что той было тридцать пять лет от роду. Возможно дело было в том, что моей матери было шестьдесят и потому следователь Пайк действительно казалась ей девчонкой. – Держу пари, такого вкусного домашнего пирога она в своей жизни не пробовала, она ведь сирота, росла без родителей…
– Но её ведь кто-то воспитывал. Астрид, кажется, говорила, что в детстве за ней присматривала тётка, вроде как сестра отца, и её муж. Может быть, ты хотя бы на фото её взглянешь? А-то восторгаешься человеком даже не зная, как он выглядит, – с этими словами я потянулась за газетой и положила её перед матерью, но прежде чем перевернуть разворот и увидеть на нём фотографию следователя Пайк, о которой уже третью неделю писала не только местная газета, но и крупные таблоиды США, мама с размаха запустила моё подношение в мусорное ведро. Поведение мамы объяснялось следующим: на протяжении последних недель она пребывала в контрах с прессой – любой, будь то бумажная или электронная.
– Эти писаки уничтожили мою клумбу! – мгновенно вскипела она. – Сомневаюсь, что после такого вандальского налёта моя драгоценная гортензия сможет вернуться к своей близкой к идеалу форме, над которой я билась на протяжении целых трёх лет! Нет-нет-нет, я больше не буду поддерживать эту индустрию подписками на их жёлтые газетёнки и просмотрами их липовых шоу! А нашу героиню мне вовсе не обязательно разглядывать на некачественных фотографиях: завтра мы с ней увидимся в суде. Тесса, ну же, мешай интенсивнее, в массе не должно остаться ни единого комочка…
– А то что? Андромеда Пейтон Пайк не оценит твоего подношения? – ухмыльнулась я. Это было даже забавно: со стороны могло показаться, будто я служанка, готовящая вкусняшку для избалованной хозяйской дочери, неспособной пережить комочков в бисквите. Мама же, мгновенно метнув в меня предупредительный взгляд, явно не оценила моего сарказма.
– А я ведь знала её родителей… – вдруг ошарашила меня новостью она.
– Серьёзно? Ты об этом прежде не говорила.
– Конечно я знала Пайков, хотя и не общалась с ними. Её отец был акушером, работал в одном родильном отделение с этим негодяем Ламбертом. Я сейчас задумываюсь, как же мне повезло, что этот Ламберт не принимал у меня роды, а ведь мог!
– Доктор Пайк принимал у тебя роды?! – продолжала удивляться я.
– Дважды. Он был профессионалом, каких свет не видывал. Думаю, он был одним из лучших молодых акушеров во всём Мэне.
– Подожди-подожди… Отец Пейтон Пайк дважды принимал у тебя роды?