Родная кровь

Теперь ей предстояло совершить самое трудное и неприятное. Она не отваживалась связать этого здоровяка, пока он находился в сознании. Одной рукой как следует узлы не затянешь, а откладывать оружие слишком рискованно.

Осмотрев двор, Филимонова увидела в темноте кособокую кучу дров, сходила туда, взяла подходящее полено и вернулась.

— Зачем тебе эта палка? — насторожился следивший за ней Антон.

Его скошенный глаз походил на блестящее бельмо.

— Я собираюсь тебя связать, — пояснила Филимонова, приближаясь сбоку, чтобы пленник не достал ее ногами. — Просуну полено под локти для надежности. Для этого мне придется сесть тебе на спину. Не вздумай напасть на меня. Пистолет будет лежать рядом. Я схвачу его раньше, чем ты успеешь что-нибудь сделать.

— Успокойся, — буркнул Антон. — Никто ни на кого нападать не собирается.

— Тогда мордой в землю! Живо!

Теперь Филимонова действовала быстро и напористо, не давая пленнику опомниться. Он решил, что у него появился шанс, но не спешил его использовать, чтобы не допустить промаха. В этом-то и заключалась его ошибка.

Вместо того чтобы вязать пленнику руки, Филимонова изо всех сил огрела его поленом по затылку. Еще и еще. Всхлипнув, он дернулся и обмяк. Ей показалось, что она ощущает запах мочи.

Зажимая рот ладонью, Филимонова метнулась к забору, где ее вывернуло наизнанку. Не менее двух минут она извергала на землю содержимое желудка и плевалась жгучей, вязкой слюной, пока не полегчало. После этого следовало бы еще раз оглушить Антона для верности, но у нее не поднялась рука.

Свое первое умышленное убийство она совершила именно таким образом: ударом палки по голове.

Было ей тогда годков тринадцать или четырнадцать. Она с родителями отдыхала на море. Сияло солнце, было много синевы, зелени и радостных ожиданий. Рая Филимонова нравилась многим мальчикам, и они ей тоже нравились. Она много плавала, много смеялась и бегала по вечерам на танцплощадку, где с волнением ловила на себе восхищенные мужские взгляды.

Но в памяти сохранилось не только это. Вернее, не столько эти счастливые впечатления, сколько драма, приключившаяся однажды с юной Филимоновой. Как-то после обеда она отправилась в огромный парк, граничивший с их домом отдыха. Там можно было целыми днями любоваться цветами, экзотическими растениями и золотыми рыбками в прудах, но Рая Филимонова искала в парке совсем других впечатлений. Там было достаточно безлюдно, чтобы к ней наконец отважился приблизиться сказочно красивый и невероятно застенчивый мальчик из Риги. Филимонова видела его несколько раз в парке днем и надеялась, что он достаточно осмелеет и подойдет знакомиться.

Усевшись на уединенную скамью среди причудливо постриженных кустов, она стала ждать, стреляя глазами по сторонам. Через некоторое время ее внимание привлекли странные звуки. Как будто ветер трепал страницы развернутой газеты где-то поблизости. Но ветра не было, воздух застыл — неподвижный, разогретый, густой, насыщенный ароматом кипарисов.

Повертев головой, Филимонова определила, откуда доносится шорох, наклонилась и заглянула под скамейку. Там, в густой тени, сверкнули круглые золотые глазищи кота. Сперва девочка не поняла, чем он занимается. Терзает скомканную бумагу? Или это белая тряпка? Но почему она дергается и трепыхается под кошачьими лапами?

Приглядевшись, Филимонова поняла, что происходит у ее ног, и ужаснулась. Оказалось, что кот поймал голубя, придушил и теперь ожидал, пока его оставят в покое, чтобы сожрать жертву. Непрошеная зрительница ему мешала. Он недвусмысленно дал это понять, издав угрожающий гнусавый стон, похожий на скрип медленно открываемой двери.

Ржавой двери в преисподнюю.

— Брысь! — взвизгнула Филимонова, топая ногами. — Пошел вон! Убирайся! Брысь, брысь!

Кот подчинился не раньше, чем она отломила от дерева сухую ветку и принялась тыкать ею под скамейку. Издав зловещее шипение, он с шорохом нырнул в заросли. А голубь остался. Он не мог улететь или убежать на своих тоненьких, скрюченных лапках. Его голова была свернута таким образом, что он смотрел себе за спину, бессмысленно мигая глазами-бусинами. Одно его крыло лежало совершенно неподвижно, тогда как второе периодически ударяло по пыльному асфальту.

Голубь был еще жив. И это было самое ужасное. Рая Филимонова думала, что спасает его, а на самом деле обрекла на ужасные мучения. Птице предстояло умирать долго и страшно.

Почувствовав взгляд, Филимонова вскинула голову и увидела проклятого кота, сидящего на дорожке метрах в десяти от нее. Он облизывался, безуспешно пытаясь дотянуться языком до белого перышка, прилипшего к носу. Смахнуть его лапой коту в голову не приходило. Он был поглощен созерцанием девочки. Скоро ли она уберется отсюда и даст ему наконец полакомиться законной добычей?

Филимонова перевела взгляд на несчастную птицу. Спасти ее не представлялось возможным. Но она все еще была жива, оставаясь живым укором для Филимоновой. Зачем спасать, если не можешь спасти? Зачем вмешиваться в процессы, изменить которые тебе не под силу? Не лучше ли было оставить все как есть?