Родная кровь

— И что со мной будет, когда я предстану перед Бэтменом? — перебил отца Антон.

— Ты мужчина. А они — нет.

— Это не ответ.

— Ответ, Антон, — вмешалась Филимонова. — Нужно ехать. Они пригрозили, что сотворят с заложниками страшное. Ты даже не представляешь…

— А я не хочу представлять! — заорал Антон, передернувшись и гримасничая, как ненормальный. — Не собираюсь я ничего представлять, шалава ты полицейская! Кто ты такая, чтобы указывать мне, что делать? Почему я должен тебе верить? Отца в погреб, меня чуть не убила, а теперь учить нас будешь? Да пошла ты! Сказать куда?

Доводя себя до бешенства, Антон заглушал не только страх, но и чувство долга. Он не желал ничего знать про долг. Он не хотел слышать слабый голос своей совести. Этот голос не собирался сообщить ему ничего хорошего, ничего обнадеживающего. Если дать ему волю, он будет становиться все громче и громче, пока не заставит к себе прислушаться. И тогда придется признать, что ты жалкий трус и подонок, но даже такие трусы и подонки обязаны жертвовать собой ради любимых и близких.

«Я не стану, — решил Антон. — Не стану, не стану, не стану! Никто меня не заставит».

Кричал он совсем другое. Но это означало то же самое. Добровольно отдать себя на растерзание? Они что, рехнулись? Мир создан только ради Антона Неделина и существует лишь благодаря ему. Если не станет Антона, зачем тогда все?

— Погоди, погоди, — успокаивал его Неделин. — Не надо кричать. Криком делу не поможешь. Давай спокойно все обдумаем.

— Давай, — неожиданно согласился Антон. — Твои предложения, папа?

— Я поеду с тобой. Мы вместе там будем.

По его мнению, от этого Антону должно было стать легче?

— Что это даст, папа?

— Там разберемся. Мы мужики, сынок.

— Я не мужик, отец, — возразил Антон, не забывая краем глаза следить за Филимоновой. — Я человек. Современный человек. А мужики — это такие лохматые остолопы, которые вечно вкалывают до седьмого пота и делают все, что им говорят. На войну? Пожалуйста! В лагеря? Без проблем! Рабы. А я не раб!

Антон поводил перед собой указательным пальцем.

Неожиданно Неделину захотелось схватить этот палец и сломать к чертовой матери. Он знал о сыне много неприятных вещей, которые старался хранить в самом дальнем, самом темном углу своей памяти. Но теперь все это вылезло на поверхность.

— Антон, — негромко произнес Неделин, — мы не о посторонних людях говорим. О твоей семье. Софа…

— А я ее любил когда-нибудь, Софу? — запальчиво спросил Антон. — Она сначала затащила меня в постель, а потом женила на себе. Откуда мне знать, от кого она вообще забеременела? Может, Миша и не мой сын. Она родила, а я отвечай?

Выкрикивая это, Антон начал пятиться, подозревая, что отец попытается схватить его и доставить в Новодимитров силой.

— Сын! — позвал Неделин, не трогаясь с места. — Мы не можем отдать им Мишу. Не можем отдать им Софу. Они ни в чем не виноваты. Они ни при чем.

— Их пообещали на кол посадить, — сообщила Филимонова, приближаясь к мужчинам.

Ее голос был звонким, но прерывистым. Словно ей не хватало воздуха.

— Что? — переспросил Антон. — Что ты сказала?

— Кол, — повторила Филимонова шепотом. — Вот, взгляни. — Она протянула мобильник на ладони. — Все уже приготовлено для казни. Это не блеф, парень.

Антон протянул руку и тут же отдернул, словно опасаясь обжечься. Нельзя ничего брать, нельзя ничего смотреть. Потом только хуже будет. Лишняя боль. Зачем?

— Антон, — позвал отец, — вспомни нашего Мишутку.

«Ничего я вспоминать не собираюсь», — хотел сказать Антон и…

4

Хотел сказать и промолчал. Перед мысленным взором, как живой, предстал сынишка. Волосы над ушами завиваются, глазенки блестящие и круглые, точно вишни, губы в постоянном движении, готовые сложиться в обиженную гримасу, улыбнуться, приоткрыться удивленно.

«Папа, ты мой ючший дьюг», — говорит он, прижимаясь щекой к руке Антона.

Они идут из зверинца. Это такой передвижной зоопарк со зверями в тесных клетках. Там невыносимо воняет. Шкуры у зверей грязные, глаза тоскливые. Страус с голой шеей. Спятивший от жары медведь, бьющийся головой о железные прутья. Волк, похожий на облезшую собаку. Обезьяны с воспаленными задницами.

Миша назвал папу лучшим другом за то, что тот пообещал ночью пробраться в зверинец, пооткрывать все клетки и выпустить животных на волю. Разумеется, это неправда. Маленьким детям нужно постоянно врать, чтобы поддерживать свой авторитет, подчинять их своей воле, заставлять делать то, чего они делать не хотят. Ложь — лучший воспитатель. Блистающие доспехи, в которых предстают перед детьми взрослые. У них, у взрослых, нет недостатков, они никогда не ошибаются и всегда, всегда говорят правду (о, это самая главная, самая красивая ложь!..)

«Папа, а если звеи не язбегутся?» — волнуется Миша.

«Как же они не разбегутся, если я не только клетки, но и ворота открою», — подправляет свою выдумку Антон.

«А они не пойдут в войота. Останутся там сидеть».

«А ты скажи, что им передать. Думаю, они послушаются».

«Скажи им, папа, что их дома ядители ждут. И детки скучают».

«Хорошо, так и скажу», — обещает Антон.