Родная окраина

— Пробуйте. Первый год уродились.

Краснобокие, желтые, зеленые — разные, с разных деревьев, яблоки в мелких росинках еще хранили в себе утреннюю прохладу и приятно холодили руки.

Хорошо Гришанову, и горечь от нового назначения совсем отступила.

Бамбизова встретил в конторе в толпе колхозников. Был день зарплаты, и потому здесь по-праздничному шумно. Председателя узнал не вдруг — он стал будто ниже ростом, и голова совсем побелела. В запыленном костюме, в забрызганных грязью брюках толкался в самой гуще и рассказывал что-то веселое.

Увидел Гришанова, поднял, приветствуя, руку.

— А-а! Уполномоченный приехал! Значит, скоро уборка.

— Я надолго, — сказал Гришанов и, отведя Бамбизова в сторонку, объяснил ему о цели приезда.

— Так хорошо! — обрадовался Бамбизов. — Это здорово! Нам не хватает как раз крепкого идеолога. Вникай сразу в дела, с людьми сходись. Я тебе помогу. Первое время поездишь со мной. Не унывай. А для начала — поедем, я тебе кое-что покажу. Ты узнаешь, отчего я такой радостный.

Усадил Гришанова в «газик», сам сел за руль и повез на новую плотину.

Бетонные колодцы для слива воды, черные винтовые заслонки, ажурные, окрашенные в голубой цвет перила мостка, ведущего от плотины к винтам, с десяток белых, как мрамор, ступенек и зеленый ковер одернованного склона плотины — все это выглядело красиво, солидно, внушительно. По гребню еще ползает, урча, бульдозер, наводит остатнюю гладь, а ребятишки уже прыгают с прилаженной ими широкой доски, плавают, бегают наперегонки в мелких затончиках, где трава на дне мягкая, а неглубокая вода теплая, как парное молоко. Брызги взлетают высоко вверх, и от этого над озером стоит веселая радуга.

— Набирается водичка! — поставил локти на перила Бамбизов, смотрит на столпившиеся у бетонного основания в пенистой круговерти щепки, сухие прутья, поднятые водой с залитых берегов.

В воскресенье оба берега и плотина усеяны людьми. В кустах поблескивают мотоциклы, велосипеды, мотороллеры. А Бамбизов сидит на зеленом мыску высокого крутояра и радуется, как ребенок, рассказывает Гришанову, что за плотиной, там, где песочек, будет оборудован «лягушатник» для малышей; что здесь вот вырастет вышка для прыжков в воду, а там — будут лодки и причал для них.

— Все это с хитростью делается — молодежь хочу приманить, — подмигивает Бамбизов. — Совсем молодым — карусель, пруд, парк, клуб, тем, кто постарше, — штурвал в руки. А женится — дом ему, корову. Живи, пускай корни поглубже. А?

Слушает Гришанов, соглашается, но тут же перед глазами встает Сякина, предостерегает: «Демагогия!..» И Гришанов ищет, что бы возразить Бамбизову, не очень так чтобы резко, но дать понять, что у него на этот счет есть свое мнение.

— А не слишком ли большое значение ты придаешь личному?

— Ага! Узнаю знакомый голосок! Но ничего, поживешь — убедишься, кто прав. — И тут же стал разъяснять: — Мы раньше как относились к личному? Да и теперь еще частенько, как? А так: «Никто, мол, не отрицает, у тебя есть личная жизнь, от нее, к сожалению, никуда не денешься. Живи, пожалуйста, занимайся и личными делами, но делай это так, чтобы личное не мешало общественному, умей сочетать». То есть мы признаем личное как бы исподволь и рады были бы избавиться от него.

— Ну да! А как же иначе? — искренне недоумевает Гришанов.

— А скажи мне, дорогой товарищ, будет колхозник болеть душой, чтобы больше и лучше заготовить кормов для общественного скота, если его собственная корова «читает газету»? Будет доярка спокойна на работе, если ее дети не присмотрены и сидят дома не кормлены?..

Гришанов молчит.

— Мы как рассуждали? А так: «Твоя корова — ты и заботься о ней. Наша забота — общественное стадо. Кормов колхоз тебе ни дать, ни продать не может. Воровать ты не имеешь права. Как хочешь, так и выкручивайся». И человек «выкручивался». Где уж тут ему было думать об общем благе артели, о морали и других высоких материях! Получалось что-то нелогичное между тем, что мы утверждаем, и тем, что человек имел. Всякие блага, хорошая жизнь оставались для него все время где-то впереди, там, на светлом горизонте. Мы видели перед собой общие цифры, общие показатели, выводили средний уровень, и получалось, что в среднем человек вообще живет хорошо. А конкретно судьба Ивана, Степана интересовала мало. Мы у себя в колхозе поломали такие порядки.

— Все это хорошо, только… — пытается возразить Гришанов.