Родная окраина

В колхоз приехали. Бамбизов домой не пошел, поплелся к реке. Виктор поставил машину и незаметной тенью — за ним. Стал наблюдать из-за кустов. Пьяный все-таки, вдруг купаться полезет. А он нет, устало присел на травянистый бережок, снял кепку, ударил ею о коленку, выбивая пыль, замахнулся второй раз, но раздумал, положил ее рядом с собой. Не хотел, видно, нарушить тишины.

А тишина была — будто кто одним рубильником выключил все шумы.

Летняя заря еще не погасла, она затухала спокойно и неброско, а когда незаметно погасла, оставила после себя не сумерки, а мягкий полусвет. Тени исчезли. Только прибрежные кусты и деревья отражались в зеркально гладкой воде. Но вот у самого горизонта на воде появилась какая-то рябь. Это неслышно, озираясь по сторонам, торопилось домой запоздалое стадо гусей. Пугаясь кустов, взрослые гуси вполголоса тревожно переговариваются, молодые — попискивают. Заметив Бамбизова, останавливаются, сбиваются в кучу, долго о чем-то совещаются и наконец выбираются на противоположный берег. Обходят опасное место пешим ходом, а потом снова спускаются в воду и плывут дальше.

Проводив гусей, Бамбизов продолжал смотреть на реку. Виктор уж заскучал было, замечтался, как вдруг мысли его сбились, смешались, он вздрогнул — рядом в кустах послышался треск, будто кто-то большой и тяжелый упал с обрыва. Затрещало и стихло. А потом почти над самым ухом — тяжелый вздох. Вгляделся — корова, смотрит удивленно, не ожидала встретить здесь человека. Виктор замахнулся на нее, и она шарахнулась к Бамбизову.

— Фу-ты, скотина неразумная! Напугала, — вскочил Бамбизов, поискал, чем бы ее отогнать, и, ничего не найдя, схватил кепку: — Пошла вон… Хозяйка, наверное, ищет, а ты тут бродишь, непутевая!..

Корова отпрянула, продралась кустами в сторону деревни. Виктора Бамбизов не заметил. Надел кепку и пошел домой. Виктор посидел еще немного в засаде, пока Бамбизов скрылся, и тоже направился к себе.

В избах огни погашены — село спит, хотя сумерки все еще не погасли. Летняя ночь приглушенным неоном разлилась по земле.

Тишина…

И еще Виктору вспоминается теперь давно-давнее. Хутор Порубки. Оттуда он уходил в армию. Провожали его по старинке: под горькое завывание старухи матери, под хмельное причитание соседей, под незабвенную песню «Последний нонешний денечек…» А он радовался: наконец-то из колхоза вырвался, после армии ни за что не вернется. В армии все шло хорошо. И вдруг получает от матери письмо — случилось несчастье, сгорела постройка. Затосковал, ночей не спит, мается. К командиру пошел, тот прочитал письмо, стал успокаивать:

— Постройка сгорела?.. Так это, может, и не обязательно дом, может, сарай сгорел?

— Нет, у нас «постройками» дом зовут.

Сделали запрос — подтвердилось худшее: сгорел дом. Дали Виктору отпуск, оформили документы, пропуск через границу, поехал. А на душе неспокойно: чем он, когда приедет, сможет помочь матери? Посмотрит, растравит душу свою еще больше, и все? Сделать что-либо за короткий срок отпуска все равно не успеет.

Но едет — хоть увидеть своими глазами, утешить как-то старуху, определить ее к кому-либо на время, пока армию отслужит.

По центральной усадьбе идет — голову опустил. В другое время покрасовался бы, прошел бы той дорогой, что длиннее, встречных знакомых не преминул остановить, поболтал бы, посматривая украдкой на заветные окна. Теперь не до этого. Село прошел — заметил: много новых домиков прибавилось, вон куда улица вытянулась. Хорошие домики… А у него был плохонький, и тот сгорел.

— Никак, Виктор? Привет! Ты куда?

Ответил на приветствие односельчанина, проговорил:

— В Порубки… — Хотел добавить: «домой», но раздумал и сказал: — К матери…

— Так мать же теперь в Селище живет!

— В Селище? У кого?

— «У кого? У кого?» У себя! Вот же ее дом!

Виктор оглянулся — неужели вот этот деревянный финский домик, похожий на игрушку, неужели в этом домике живет его мать? Шутит земляк?

Подошел к крылечку, постучал — вышла она, мать. Увидела сына, бросилась на шею, целует. Виктор успокаивает ее, а сам крутит головой по сторонам — дом рассматривает.

— Чей это, мама?

— Наш, Витенька, наш! Колхоз нам дал в рассрочку.

И не смог уже после этого Виктор не вернуться в колхоз, совесть не позволила. Приехал он с удостоверением шофера второго класса, сел на грузовик, и не было лучшего водителя в колхозе, чем Виктор.

Год целый холостяковал, а потом решил жениться. Узнал об этом Бамбизов, посоветовал:

— Погоди до зимы, Виктор. Кончится хозяйственная горячка, мы тебе комсомольскую свадьбу закатим. В клубе! А?

И верно — февральским вьюжным днем сыграли эту свадьбу. Афиши расклеили повсюду, как на спектакль.

Задолго до назначенного времени потекли к клубу людские ручейки, бегут ребятишки, торопятся старушки — интересно им посмотреть на комсомольскую свадьбу, сравнить, лучше или хуже придумали нынешние; степенно идут персонально приглашенные. Толпятся в фойе любопытные девчонки, не терпится заглянуть в комнату, где невесту обряжают в белую фату.