Хорошо жить в эту осеннюю пору, вольготно. Ходи где хочешь, делай что хочешь, — никто и слова не скажет. По садам, огородам — везде дорога. А если у тебя есть ножичек-складничек — тогда ты и вовсе богач. Капустные кочерыжки мы лучше всякой скотины подбираем: срезаем их под самый корень, чистим и едим. Морковные грядки все перекопаем, и если кто найдет красный корешок — рад до смерти, будто никогда ничего вкуснее не ел. Бурый помидор попадется в почерневших стеблях — лучшего лакомства и не надо. Окружат ребятишки счастливчика, вымаливают хоть кусочек…
Наносит дымком с огородов, тянет туда, к ребятам.
— Вы у нас до вечера будете? — спросил я у Ивана. — Пойду к ребятам, побегаю.
— Не знаю. — Иван кивнул через плечо на дверь хаты, откуда доносился приглушенный разговор.
Неожиданно голоса стали громче, и вскоре из хаты выбежала заплаканная Ленка. Прикрывая платочком нос и глаза, не взглянув на нас, она торопливо пошла по тропинке в сад. В самом конце огорода свернула на Карпов участок, перешла на свой и медленно направилась домой. Мы с Иваном следили за ней, пока она не скрылась за надворными постройками.
Гаврюшка долго не выходил из хаты, и мы тоже не шли к нему. Наконец появился и он, кивнул Ивану, и они быстро зашагали со двора.
Что произошло между Гаврюшкой и Ленкой — никто толком не знал, судачили после этого разное. Но все сходились на одном: оба они не по своей воле оказались между двух огней, обменялись взаимными упреками, погорячились, и вышла размолвка.
А огни эти были вот какие: Ленку все время пилила мать, что она «пересиживает» в девках и держится за «этого обормота». Гаврюшку Ленкина мать не любила и иначе как обормот не называла. Ленке в женихи она советовала другого парня — Степана Гостева со Сбежневой улицы. Степан этот был до крайности угрюмым и молчаливым, да к тому же еще и некрасивым парнем. Нескладный какой-то и скаредный. Ребята всегда подсмеивались над ним. За глаза, правда, смеялись, потому что по вечеринкам Степан никуда не ходил.
«Ну и что ж, что некрасивый? — говорила Ленкина мать. — С лица воды не пить, стерпится — слюбится. Мы как выходили? Почти до самой, свадьбы и в глаза не видали жениха, а жили не хуже теперешних. А что смеются над ним — так то обормоты от зависти надсмехаются, они кого хочешь обсмеют».
Степан уже не раз присылал к Симаковым своих сватов — делалось все это чинно и благородно, по-старинному. Такое обхождение тоже нравилось Ленкиным родителям. «Придут еще раз — дадим согласие», — пригрозила Ленке мать. Но, наверное, в конце концов она согласилась бы и на Гаврюшку, если бы дело дошло до сватовства, никуда не делась бы. Однако Гаврюшка с женитьбой почему-то тянул. А тянул он потому, что у него были свои «огни». Гаврюшку вот-вот должны были призвать в армию. Жениться же до армии он не хотел. Дома у него семья большая: три брата помладше (все взрослые, даже самый младший Коська уже начал бегать «на улицу» к девчатам) да один брат постарше — Платон. Платон был женат и имел кучу детей. Сестра Груня — девка на выданье, да мать — простая, ласковая и добрая женщина. За главу в семье был Платон. Все братья признавали его главенство и почитали Платона как отца.
Гаврюшке не хотелось, не отбыв армию, жениться, чтобы не оставлять жену в этом «кагале».
Только ли это послужило тогда причиной размолвки между ними или были и другие — достоверно никто не знает и до сих пор. Обиделся ли Гаврюшка за Степана? Думается, нет, его сватовство никто не скрывал, Гаврюшка знал о нем, и всерьез он его не принимал, лишь подтрунивал иногда над Ленкой.
Как бы там ни было, а размолвка у них вышла очень серьезной. Ленка после этого стала приходить к нам редко, и была она всегда грустной и молчаливой. Да и приходила она не на вечеринки, а совсем в другое время, как пожилые бабы к матери — «проведать», «побалакать». Гаврюшка же совсем не появлялся.
Осень прошла, снег выпал, метель за окном завыла. Девчата, как воробышки под стреху, вечерами забивались к нам в хату. Крутили бутылку, играли в карты, «в ремня». Все было как прежде, не было только среди них Ленки и Гаврюшки. Не появлялся и Иван Черный. Донька Косарева сначала поглядывала на меня с затаенной радостью — я передал ей наш разговор с Иваном, а потом и она сникла. И было мне перед ней неловко, будто все это про Ивана я сам придумал и обманул ее. Но у них со временем все наладилось. Долго как-то они подступались друг к другу, робко, несмело. Оба оказались стеснительными, осторожными и скрытными. Наверное, крепко любили друг друга и боялись спугнуть свою любовь, оберегали ее. В конце концов они поженились, Иван пошел в «примаки» к Доньке. А вскоре на нашей улице появились один за другим ребятишки, похожие на цыганят. Жизнь у Ивана и Доньки сложилась счастливо. Война пощадила Ивана — он отделался легким ранением, и живут они в любви и согласии до сих пор. Уже внуков растят. Во внуках Иванова кровь заметно поразбавилась — вышли они лишь чуть-чуть смуглявенькими. Но черные брови, длинные ресницы и большие темно-каштановые глаза не линяют — Ивановы…