Читаем Родная окраина полностью

— Летом света божьего не вижу из-за нее, все окна загораживает… И вон, молодому деревцу мешает…

— Яблоня, што ли?

— Каштан… — еще больше рассердилась Павловна: какой дотошный! И откуда его принесло? Если бы была яблоня, Карпо, конечно, одобрил бы ее затею, а теперь наверняка посмеется, зачем, мол, старухе каштан? Но Карпо опять ничего такого не сказал, он лишь задумчиво почесал в затылке и подошел к деревцу, чтобы удостовериться:

— Каштан? Где ж ты его взяла? И прижился? — И заключил: — Каштан — то красивое дерево…

От этих слов у Павловны вдруг сразу потеплело на душе, и кипевшая почему-то обида на Карпа вмиг улетучилась. Она уже хотела пожаловаться ему на худой топор свой, как вдруг, откуда ни возьмись, выскочил из-за сарая разыгравшийся Жучок и направился прямо к ее ногам. Однако, увидев чужого, он затормозил резко, даже присел на задние лапы, но, к удивлению своему, не остановился, а, попав на замерзшую лужу, заскользил по ней и залился испуганным лаем.

— А это ишо што за зверь такой? — воскликнул Карло, расплываясь в улыбке. Нагнулся, потрепал притихшего щенка за уши. — Во зверь так зверь! Ухи как у породистой свиньи. — Карпо поднялся и, не спуская глаз со щенка, пояснил Павловне: — На выставке видал матку, ухи вот такие же, до самой земли, как лопухи. Йоркширская порода, что ли.

Жучок не стал до конца выслушивать Карпа, не понравилось, видно, ему сравнение со свиньей, убежал в сени.

— И этот, наверно, ихней породы, англицкий какой-нибудь, — заключил Карпо и снова повернулся к дереву. Скользнул взглядом по стволу снизу вверх и остолбенел: — Да как же ты рубишь?!

— А што? — Павловна тоже вскинула глаза вверх.

— Куда ж она падать будет?

— Как куда? Вон, прямо…

— «Прямо…» В том-то и дело, что прямо на хату. Она ж всю черепицу побьеть. — Закрутил головой Карпо, запричитал, будто катастрофа уже случилась и вся крыша снесена.

— А пень зачем такой высокий оставляешь? — не унимался он.

— Мне так рубить удобней, не нагинаться, — сказала Павловна, не спуская глаз с крыши: «И правда, побила б черепицу…» — Под самую землю все равно не срубишь, а маленький пенек будет торчать — только спотыкаться об него. А так видно всем — стоит столб, а летом, может, сама, а может, кто поможет, постепенно выкорчую…

— Ну, дела… — качал Карпо головой. — Погоди, ничего не делай, я сам. Вот пойду тольки оденусь…

— Так бы и давно, а то сразу кричать на человека, — помягчела Павловна и забросила топор на крыльцо.

Карпо пришел не сразу, Павловна уже успела попить чаю и, решив, что деверь забыл о ней, вышла на крыльцо и стала соображать, как сделать так, чтобы акация упала не на крышу. И тут она увидела Карпа, он нес в одной руке остро отточенный топор, а в другой — большой моток пеньковой веревки. Вслед за ним, завязывая на ходу платок, торопилась жена его — Ульяна.

— А веревку на што? — удивилась Павловна. — Меня связывать?

— Да, — подхватил шутку Карпо. — Свяжем, чтоб не бралась больше не за свое дело. — Он всадил топор в ствол акации, стал смотреть вверх. Ульяна стояла поодаль и тоже смотрела на верхушку дерева.

— Лестницу надо, — посоветовала она, — так не залезешь, не маленький. Или из Неботовых ребят когось покликать надо…

— Я сам, — отверг Карпо советы жены. — Лестницу подставлю… Шо мне, до самой макушки залазить? — Он повесил веревку на сук, пошел за лестницей. Принес, поставил, полез. Насколько мог достать, привязал поближе к макушке конец веревки, слез, убрал лестницу и стал распускать веревку, пятясь на огород. — Ну, вот, — сказал он. — Я буду рубить, а вы тяните за веревку, штоб дерево упало вдоль двора на огород. — Карпо поплевал на ладони, взял топор в руки. — Ну?

Павловна быстро подхватила конец веревки, натянула. Ульяна не двигалась с места, смотрела на акацию и что-то соображала.

— Нет, так дело не пойдеть, — заявила она решительно.

— Ну, што ишо не по-твоему? — рассердился Карпо.

— А ты прикинь: где мы будем стоять и куда упадет акация и до каких пор она достанет? Она ж нас ветками как раз накроет и глаза повыстебает, а то и покалечит.

— Дак вы ж отскочите в сторону, когда она начнет падать. Шо она, камнем полетит вниз, чи шо.

— Ха! «Отскочите»! Девочек нашел! А как не успеем? Спотыкнешься да упадешь? Накроет — вот тут тебе и каюк. Хорошо — сразу до смерти, а если хребет перебьет да калекой останешься?

Карпо в сердцах снова врубил топор в ствол, отошел от дерева, почесал небритую щеку:

— Ну а шо ж ты предлагаешь?

— Неботова покликать. Он, кажись, дома. Видала, хлеб нес из магазину. А то придумал — валить такую махину с бабками.

— Дак я ж думал, что вы ишо молодые, — перевел на шутку Карпо и пошел к Неботову — соседу через дорогу.

Отзывчивый на просьбы соседей, Неботов, узнав, в чем дело, бросил лопату, которой чистил в сарае, схватил топор, побежал во двор Павловны. Вслед за ним увязались ребятишки. Оставшись дома одна, не выдержала, пришла и Катерина.

Неботов быстро оценил обстановку, бросил свой топор на крыльцо рядом с топором Павловны, схватил конец веревки, распорядился:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза