Родни Стоун. Рассказы

– Зеленовато-желтые перчатки я обычно выписывал из

Па-ле-Рояль. Когда в девяносто третьем году разразилась война, я на девять лет оказался отрезанным от своих поставщиков. Если бы мне не удалось нанять люггер и провезти перчатки контрабандой, мне пришлось бы все эти годы носить английские, рыжевато-коричневые.

– Англичане – прекрасные мастера, когда надо изготовить утюг или кочергу, – сказал Бруммел, – но предметы более изящные им не по силам.

– У нас недурные портные, – заметил дядя, – но наши материи однообразны и в них чувствуется недостаток вкуса. Мы стали одеваться очень старомодно, и в этом виновата война. Она лишила нас возможности путешествовать, а ведь ничто так не расширяет кругозор, как путешествия. Вот, например, в прошлом году на площади св.

Марка в Венеции я увидел совершенно необычный жилет.

Он был желтый, с очаровательным розовым мотивом. Да разве бы я его когда-нибудь увидел, если бы не путешествовал! Я привез жилет в Лондон, и некоторое время это был последний крик моды.

– Принц тоже носил такой.

– Да, он обычно следует моему примеру. В прошлом году мы так похоже одевались, что нас часто путали. Конечно, это мне не комплимент, но ничего не поделаешь.

Принц часто жалуется, что на нем вещи выглядят хуже, чем на мне, но разве я могу ответить правду? Кстати, Джордж, я что-то не видел вас на балу у маркизы Дуврской.

– Нет, я проскучал там четверть часа. Странно, что вы меня не видели. Я, правда, почти не отходил от двери – ведь предпочтение вызывает ревность.

– Я пришел рано, – сказал дядя, – мне говорили, что там будет несколько сносных debutantes30. А я всегда бываю рад, когда можно хоть одной сказать комплимент. Это случается не часто, ведь я очень разборчив.

Так они беседовали, эти удивительные люди, а я глядел то на одного, то на другого и не мог понять, как они ухитряются не рассмеяться в лицо друг другу. Но нет, напротив, оба сохраняли полную серьезность, то и дело обменивались полупоклонами, раскрывали и закрывали табакерки, взмахивали обшитыми кружевом носовыми платками.

Вокруг них собралась толпа, все молча слушали, и я видел, что разговор их воспринимается как состязание двух соперников – законодателей моды. Конец этой беседе положил герцог Куинсберри: он взял Бруммела под руку и увел его, а дядя выставил напоказ обшитую кружевом батистовую манишку и вытянул кружевные манжеты, всем своим видом словно говоря, что поле боя осталось за ним. С того дня прошло сорок семь лет. Где теперь все эти франты, где их изящные маленькие шляпы, удивительные жилеты, сапожки, в которые можно было глядеться, как в зеркало?

Они жили странной жизнью, эти люди, и умирали странной смертью: одни накладывали на себя руки, другие кончали жизнь нищими, третьи – в долговой тюрьме, четвертые, самые блистательные, – в сумасшедшем доме в чужой стране.

– Это карточная зала, Родди, – сказал дядя, когда мы на обратном пути проходили мимо какой-то открытой двери.

Я заглянул туда и увидел длинный ряд столиков, крытых зеленым сукном; вокруг каждого сидело несколько

30 Здесь – молодые девушки, которых впервые вывезли в свет (фр.).

человек, а в стороне стоял стол подлиннее, и оттуда доносился приглушенный гул голосов.

– Здесь разрешается терять все, кроме мужества и самообладания, – продолжал дядя. – А, сэр Лотиан, надеюсь, вам сопутствовала удача.

Из карточной залы вышел высокий, сухопарый человек с суровым аскетическим лицом. Густые брови нависли над бегающими серыми глазками, щеки и виски глубоко запали, точно выдолбленные водою в камне. Он был в черном и слегка покачивался, словно пьяный.

– Отчаянно проигрался, – коротко ответил он.

– В кости?

– Нет, в вист.

– Ну, в вист особенно много не проиграешь!

– Не проиграешь! – огрызнулся тот. – Поиграйте-ка по сотне за взятку и по тысяче за роббер, и посмотрим, что вы скажете, если пять часов подряд вам будет идти скверная карта.

Отчаяние на лице этого человека явно поразило дядю.

– Надеюсь, все не так уж плохо, – сказал он.

– Достаточно плохо. Не будем об этом говорить. Между прочим, вы уже нашли боксера, Треджеллис?

– Нет.

– Вы что-то долго мешкаете. Не забывайте – играй или плати. Если ваш боец не выйдет на ринг, я потребую выигрыш.

– Соблаговолите назначить день, сэр Лотиан, и я предъявлю вам моего боксера, – холодно сказал дядя.

– Через четыре недели, считая с сегодняшнего дня, если угодно.

– Хорошо. Восемнадцатого мая.

– К тому времени я надеюсь изменить свое имя.

– Что это значит? – удивился дядя.

– Вполне возможно, что я стану лордом Эйвоном.

– Как! У вас есть новости? – воскликнул дядя, и голос его дрогнул.

– Мой агент пишет из Монтевидео, будто у него есть доказательства, что Эйвон умер именно там. Да и вообще нелепо полагать, будто оттого, что убийца предпочитает скрываться от правосудия…

– Соблаговолите не употреблять этого слова, сэр Лотиан, – оборвал его дядя.

– Вы были там, так же, как и я. Вы сами знаете, что он убийца.

– Говорю вам, я не желаю этого слышать.

Свирепые серые глазки сэра Лотиана опустились, не выдержав гневного взора моего дяди.