Родни Стоун. Рассказы

– цвет Уилсона, в желтом ему предстояло выйти на ринг. За ними гарцевала добрая сотня разных знатных господ из западных графств, а дальше, насколько хватал глаз, тянулся по Гринстедской дороге поток всевозможных карет, колясок и легких двуколок. Огромное ландо, раскачиваясь и подпрыгивая на кочках, направлялось в нашу сторону, и наконец сэр Лотиан заметил нас и крикнул форейторам, чтобы придержали лошадей.

– Доброе утро, сэр Чарльз, – сказал он и легко соскочил наземь. – Я так и думал, что это ваша красивая коляска.

Отличное утро для боя.

Дядя молча и сухо поклонился.

– Раз мы уже здесь, я думаю, можно и начинать, –

продолжал сэр Лотиан, словно не замечая его холодности.

– Мы начнем в десять и ни минутой раньше.

– Прекрасно, как вам угодно. А кстати, сэр Чарльз, где ваш боец?

– Я хотел бы спросить об этом вас, сэр Лотиан, – отвечал дядя. – Где мой боец?

На лице сэра Лотиана выразилось изумление, если и не искреннее, то мастерски разыгранное.

– Почему вы задаете мне столь странный вопрос?

– Потому что я хотел бы получить на него ответ.

– Что я могу ответить? Меня это не касается.

– А у меня есть основания полагать, что вы тем не менее имеете к этому касательство.

– Если вы соблаговолите выразиться хоть немного яснее, я, быть может, и пойму, что вы желаете этим сказать.

Оба были очень бледны, держались холодно и учтиво и не возвышали голоса, но взгляды их скрестились, точно разящие клинки. Я вспомнил, что сэр Лотиан славится как непобедимый беспощадный дуэлянт, и мне стало страшно за дядю.

– Так вот, сэр, если вы полагаете, будто я дал вам повод для недовольства, вы меня крайне обяжете, высказавшись яснее.

– Извольте, – сказал дядя. – Некие злоумышленники сговорились искалечить или похитить моего бойца, и у меня есть все основания полагать, что вам об этом известно.

Мрачное лицо сэра Лотиана исказила злобная усмешка.

– Понимаю, – сказал он. – Во время тренировки ваш ставленник не оправдал надежд, и вам теперь приходится выдумывать какие-то отговорки. Но, мне кажется, вы могли бы сочинить что-нибудь более правдоподобное и чреватое не столь серьезными последствиями.

– Сэр, – сказал дядя с внезапно прорвавшимся бешенством, – вы лжете, но только вам одному известно, какую отъявленную ложь вы мне преподносите!

Впалые щеки сэра Лотиана побелели от ярости, глубоко посаженные глаза вспыхнули свирепым огнем, точно у пса, бешено рвущегося с цепи. Но он совладал с собой и вновь стал прежним, невозмутимо спокойным и самоуверенным джентльменом.

– Нам с вами не подобает браниться, как мужичью на ярмарке, – сказал он. – Мы можем объясниться и после.

– Обещаю вам это, – зловеще произнес дядя.

– А пока напомню вам условия нашего пари. Если через двадцать пять минут вы не представите своего бойца, я выиграл.

– Через двадцать восемь, – поправил его дядя, взглянув на часы. – Вот тогда вы можете говорить о выигрыше, и ни секундой раньше.

Он был великолепен, он держался так уверенно, словно располагал неограниченными возможностями, и, глядя на него, я почти забыл, что на самом деле положение наше отчаянное. Тем временем Беркли Крейвен обменялся несколькими словами с сэром Лотианом и вновь подошел к нам.

– Меня просили быть единственным судьей состязания,

– сказал он. – Отвечает ли это вашим желаниям, сэр

Чарльз?

– Буду вам весьма обязан, если вы возьмете это на себя, Крейвен.

– И предлагают, чтобы за временем следил Джексон.

– Превосходно. На том и порешим.

Между тем подъехали последние экипажи, всех лошадей привязали к вбитым в землю кольям. На поросших травою склонах люди садились сперва поодиночке, потом все тесней и, наконец, слились в сплошную массу с одной могучей глоткой, которая уже начинала громко выражать свое нетерпение.

Вокруг на бескрайних лиловато-зеленых просторах почти незаметно было движения. Лишь с юга по дороге мчалась во весь дух какая-то запоздалая двуколка, да взбирались по косогору несколько путников из Кроли. И

нигде никаких признаков пропавшего боксера.

– А люди все равно заключают пари, – сказал Белчер. –

Я только что был у самого ринга, ставят все так же поровну.

– Для вас отведено место у внешних канатов, сэр

Чарльз, – заметил Крейвен.

– Моего бойца еще не видно. Я не пойду на свое место, пока он не явится.

– Я обязан вам сказать, что до срока осталось только десять минут.

– А по-моему, пять! – крикнул сэр Лотиан Хьюм.

– Это решает судья, – твердо сказал Крейвен. – По моим часам осталось десять минут, значит, десять.

– Вот и Краб Уилсон! – сказал Белчер.

И тотчас оглушительно взревела толпа. Чемпион Запада, переодевшись, вышел из своей палатки, за ним следовали его секунданты – Голландец Сэм и Мендоса. Краб

Уилсон, обнаженный до пояса, был в миткалевых белых штанах, белых шелковых чулках и легких спортивных башмаках. Подпоясан он был канареечно-желтым кушаком, сбоку у колен трепетали кокетливые бантики того же цвета. В руке он держал белый цилиндр и, пробегая по проходу, оставленному в толпе, подкинул его высоко вверх, так что цилиндр упал на огороженную площадку.

Потом боксер в два прыжка перелетел через оба каната –