Родник Олафа

Жесточью окован тот лес, Оковский и есть. И чья молитва разобьет оковы? Якая то будет речь?

Дюна вела их дальше меж высоких, как крепостные валы и сами стены, берегов в борах и дубравах. Из берегов били родники, одни чистейшие, другие железистого красноватого цвета. В воде все больше плыло палой листвы. Варягам на плечи опускалась осень. А они все высматривали одрины, одрины с мягкой рухлядью. Что еще можно было взять у потаенных жильцов этого леса, этой реки? Еще, конечно, живот. Варяги были обучены этому искусству.

И Спиридон и думал о них как о мастерах навьего дела.

Со второй половины дня за ладьей поползла великая туча, и видно уже было, как из нее свешиваются дождевые космы. Мокнуть никому не хотелось, и все налегали на весла, будто затеяли гоньбу с тучею. Стало теплее. Даже комары появились.

Уходили, уходили от дождя и вроде бы ушли.

Да как раз на новом перекате и налетели на камни, и вода хлынула в ладью, запенилась, крутясь с мусором. Тут и пришлось остановиться. Вблизи был сосновый бор. Слева от него расстилалась большая поляна с огромным замшелым валуном. Спиридон, увидев этот валун, вдруг подобрался… Что-то ему почуялось. Будто надгробье какое али камень сказок, к коему выезжали богатыри да читали дорогу своих судеб.

И точно, в бору была велия деляна брусники вперемежку с оранжевыми ягодами.

Спиридон и нагреб целую кучу этих смешанных ягод.

Аще никто не является ему на помощь, он сам свершит жертву, коли все здесь ее вершат, аки им вздумается. И речью его будет деяние.

Задувал ветер, воздух был влажен, где-то совсем рядом шли дожди, но так и не дотянулись до их берега. Туча отступала. И нежданно выглянуло солнце. Свет его был нежен, окрашивал макушки сосен и дубов, берез. Ветер был теплый.

Варяги заделывали пролом в днище. Вбивали клин. Собирали смолу на соснах, разогревали ее на костре и заливали в щели.

Спиридон варил кур с капустой и крупой да круто солил. Нагме из вежи не показывалась. Варяги похаживали вокруг костра, поглядывая в котел. Рубили лапник, дрова на ночь. Спиридон все пытался отлучиться в ладью, пройти к веже и попытаться объяснить Нагме, что варево нынче пить нельзя. Не леть! Но Вили Вак будто что угадывал, заворачивал его, отсылал к костру, глумливо ухмыляясь.

Как быть?

Спиридон не знал. А ему уже так и виделась эта ладья, полная мертвяков. Он воображал варягов, валяющихся в ладье, скрючившихся на веслах, в блевотине, с выпученными глазами, навидавшимися перед смертью всяческих забобон с волшебными зверями и птицами, лешими и русалками и всеми своими помершими когда-то друзьями, родичами, предками. Видел эту изгаженную кровавым поносом ладью, торжественно плывущую к янтарному брегу далекого моря. Видел лицо Вили с заблеванной бородкой, искаженные лица Скари, Асбьёрна, остальных.

Он и сам чаял то навье вино из брусники и ландыша испить, ежели не удается остеречь девицу с янтарными сосновыми косами и глазами-зимородками.

Наконец куриную похлебку всю пожрали. Отнести плошку в вежу Вили тоже не дал, перенял и сам отнес. И тогда в опроставшийся котел Спиридон налил воды, повесил его на огонь, а в вымытых плошках надавил ягод, и то были ягоды жизни и смерти. Они прекрасно благоухали. Вили, вобрав своим тонким носом аромат из плошек, зачерпнул давленых ягод рукой и съел. Спиридон поглядел и улыбнулся. Егда вода взбурлила, он набросал туда мешанины ягодной. Варяги хотели пить, покрикивали на Спиридона, мол, скоро там питье будет готово?

Спиридон с трудом снял котел и понес его к воде остужать. Варяги в нетерпении стучали своими деревянными кружками. Спиридон, оглянувшись, полез в ладью. Но тут его схватили за полу рубахи. Он оглянулся. То бысть Хав. Он тащил его за рубаху и что-то бормотал. От него несло тухлятиной и жаром. Спиридон пытался освободиться. Хав встал было, но пошатнулся и упал на спину. Спиридон пошел дальше, неся колодину. С берега что-то прокричали. Он раскрыл вежу и увидел лежащую Нагме. Тронул ее осторожно за ногу. Девица не пошевелилась. Спиридон опустил колодину, но тут его грубо сцапали за шиворот. Он обернулся. Это был Вили Вак. Он погнал отрока прочь.

Вышвырнул из ладьи, бросил следом колодину, и та зашибла Спиридону ногу. Вили смеялся.

Спиридон сел на берегу, у котла в воде. Над рекой уже стелился туман. На востоке появился серпик месяца, хрупкий и почти невидный. И теперь он отроку почудился ковшиком.

Спиридон вспомнил какую-то песню… да, погребальную, в той веси на верху Днепра, когда старика жгли. Там пелось, что он в ладье по небу уплывает в вырий свой…

Нынче ночью и эти варяги отправятся в свой рай.

Спиридон глядел, как по реке наплывает туман.

Что мне деять, мыслил он. Ответа не было. Да он уже все порешил. Содеять жертву.

В ладье заблеяла еще одна овца. Ее забыли пустить пастись поблизости, до утра…

Колыхнулась в сумерках вежа. Ну ладно, Нагме жива, жива…

– Неси уже питье! – окликнул его Скари.