Родник Олафа

И Спиридон встал, поднял котел – и тот перевернулся, содержимое вывалилось в Двину. Спиридон глядел на огромный сгусток, растворявшийся в воде, на которой отражался еще нежный свет заката. И вся вечерняя Двина помнилась ему питьем жизни и смерти. Она уносила смерть и жизнь в неведомые края. Нет, только смерть. И оставалась вода жизни.

Спиридон не разумел, что приключилось с ним.

И, верно, токмо Ефрем мог бы ему о том поведать.

14

Варяги ругались, требовали питья после соленой похлебки. Спиридон набрал в котел воды, повесил его на огонь и с большим куском бересты пошел за ягодами. Он набрал немного брусники, у костра еще выкинул незаметно несколько попавшихся ядовитых ягод. На сильном огне вода быстро вскипела, он бросил туда бруснику. И варяги, не дожидаясь, пока остынет, стали пить.

Темнело, и месяц над соснами делался прочнее, крепче.

На ночлег варяги устроились у костров на лапнике. Вили Вак забыл или не успел привязать Спиридона и быстро ушел в лес. Спиридон сел у костра, тянул к огню руки, посматривая на улегшихся варягов, и сунул веревку в огонь. Но тут вернулся Вили Вак и пинками погнал Спиридона в ладью, привязал его к мачте.

Жалобно блеяла овца.

Ночью Спиридон очнулся. Трещали костры, иногда подавала голос овца и умолкала. Спиридон уже жалел, что не напоил варягов лесным вином жизни и смерти. Сейчас бы они уже плыли в ладье в свой ад.

Утром Двину укрывал туман. Костры чадили. Все спали.

Спиридон озирался.

Ему почудился плеск. Он прислушивался… Как будто голоса?

Вытягивал голову, прислушиваясь, открыв рот…

Но все стихло. Видать, и впрямь поблазнилось.

Когда уже туман рассеивался и верхушки сосен и елей озаряло солнце, все проснулись, кроме двоих: Вили и Хава. Хав лежал, скорчившись, в ладье. Вили – на лапнике у костра, вцепившись в рубаху на сердце и широко разинув рот. Варяги хмуро смотрели на трупы, положив их рядом. Скари исподлобья наблюдал за Спиридоном, набиравшим воду в котел. Спиридон, оглянувшись, поймал его взгляд.

Но, кажется, никто не видел, как Вили зачерпывал давленые ягоды и жадно пожирал их. Остальные-то были живы.

Снова варяги рыли могилы. Засыпали с молитвой, водружали кресты. Резали последнюю овцу и жарили ее, потом ели, разрывая руками и зубами подгоревшее мясо, пили брусничное варево… Спиридон отнес немного мяса и брусничник в кружке в вежу. Нагме сидела там и смотрела на Спиридона. Глаза ее были черны, губы распухли. Спиридон оставил корм, кивнул ей и пошел обратно.

Отчалили и пошли вниз по Двине. Один берег с лесом был освещен солнцем. Ярко желтела листва берез, краснели осины.

Ладья ходко двигалась сквозь Оковский лес. И Спиридон уже не ведал, хорошо ли то, что эта ладья так и не обернулась ладьей навьей.

А впереди вдруг распахнулся простор синий, залитый солнцем, с кричащими чайками в огромных белоснежных облаках. И слева все увидели устье большой реки.

Мёжа! Убо догадал Спиридон. Мёжа, и аще по ней взойти, а тама по Ельше, то попадешь в Лучин городок, и уж рукой подать оттуда до Вержавска.

В устье, оказывается, был островок, поросший дубами. И там у костра сидели какие-то люди. Варяги, увидев их, задержали, как по команде, весла в воздухе. Все головы были повернуты ошую. А потом внезапно дружно обратились одесную.

Снизу по Двине плыла большая ладья. Оттуда узрели ладью варяжскую и тоже задержали весла. На нос перешел человек в червленой одежде, кольчуге, шапке с меховой опушкой, с саблей на боку. Он всматривался. Варяги брались за брони, прибирали копья…

Варягов несло на ту ладью. И неожиданно из-за островка появилась еще одна ладья. Варяги все это увидели. Никто не издавал ни звука. Все молча вздевали брони, шеломы.

– Чальтесь к острову! – велели.

Варяги переглядывались.

Вторая ладья подходила сбоку.

– Кто вы? – крикнул над речными волнами Скари.

В ответ раздался короткий смех.

– Это уж мы прошать будем! – крикнул тот муж в червленой одежде, белея зубами. – Двина вотчина князя Ростислава Мстиславича!

Ладья полна была ражих мужиков, и вторая. Посверкивали брони, кольчуги, шишаки.

И варяги погребли к острову. Тут же с одного и другого бортов зачалились и русичи.

Разговор вели Скари и тот муж в червленой одежде… в коем Спиридон признал тиуна! Тиуна с Мономаховой горы, Олфима.

– Что за гости есть, откуда путь держите?

– Мы подданные конунга Сверкера Кольссона из Эстергётланда.

– Свеи?

– Свеи.

– Сойдемте на брег.

И Скари, а с ним еще Асбьёрн и один варяг, ступили на берег. Олфим и еще два воина тоже сошли. Из русской ладьи подали два плетеных седалища, и Олфим со Скари сели. От костров подтащили колодины, и все расселись. Из русской ладьи принесли чары и бочонок с медом. Налили варягам. Олфим тоже взял чару.

– Здравие нашего князя Ростислава Мстиславича! – молвил Олфим.

Выпили. Олфим снова провозгласил:

– И здравие вашего князя!

– Сверкер Кольссон король, – возразил Скари.

– Всех свеев? – уточнил Олфим.

– Да!

– Выпьем.

И они снова выпили.

– А идете?.. – прошал Олфим, озирая потрепанных загорелых мореходов.