Родники рождаются в горах

— Нет, уж лучше я сам, — решительно заявил Омардада, снова развеселившись. — Был я тогда совсем молодым. Женились мы с братом, как вы все знаете, поспешно — ничего не было подготовлено. Отец послал меня в город продать быка и купить невестам подарки. За быка я выручил много денег, спрятал их в карман и пошел по магазинам. А от меня не отставал какой-то жулик. «Не на того напал, меня не проведешь», — думаю я. Ничего я в тот день не купил и в сумерках возвращался ночевать к кунаку. Вдруг слышу крик — мальчишка лет десяти кинулся ко мне: «Дядя, дядя, спаси меня!» За ним гнались двое. Он бросился ко мне на шею, крепко обхватив ее руками. Ногами я отбивался от бродяг. Они, наконец, оставили ребенка и убежали. Мальчик мгновенно отскочил от меня и тоже убежал. Потом долго ругал я себя за доверчивость, но что делать. «Когда дождь тебя вымочил, поздно надевать бурку». Так побывал я в городе, обогатив жуликов.

— Ишь, как они все разыграли… — начал Газимагомед. В это время дверь распахнулась. В комнату вошел Жамал, в руках у него был ягненок.

— Ассалам алейкум! Ахмед, ты тайно от друзей решил праздновать рождение сына?

— Валейкум салам, Жамал, входи, будь как дома, — сказал отец незваному гостю.

— А что, мы должны были глашатая нанять, чтобы эту весть разнести по аулу? — вызывающе спросил Омардада.

Жамал, не взглянув на старика, направился прямо к люльке.

— По старому обычаю, ягненка полагается зарезать над новорожденным! — Жамал вытащил из-за голенища нож.

— Прошу тебя, не режь ягненка! — крикнула мама, зажмурив глаза. — Не всякий старинный обычай хорош!

— Ягнята для того и на свет появляются, чтоб их резать. Нет на свете мяса вкуснее. — Жамал поднял ягненка над люлькой моего брата.

Тут вмешался Омардада.

— Ты даришь ягненка сыну друга. Пусть останется живым. — Старик взял его из рук Жамала.

— Ну что же, пусть растет, — неожиданно согласился Жамал, пряча нож.

— Вот и хорошо! Спасибо за подарок. — Отец усадил гостя за стол.

Жамал выпил бузы за здоровье Магомед-Жавгара. Потом снова вынул нож.

— Пусть останется живым, но пометить его надо, — он зажал ягненка между ногами. — Какое у твоего скота тавро, Ахмед?

Отец рассмеялся.

— Какое там тавро, у меня нет ни одного барана!

— Слыхал слово хозяина? — крикнул Омардада. — Если уж хочешь непременно пометить — срежь уголком правое ушко. — И добавил, прищуривая глаз: — Можешь отрезанное ушко себе не брать — твое везение к Ахмеду все равно не перейдет. Он баранов не разводит.

— Недаром, Омардада, говорят, что глаз ближе уха. Предусмотрительным быть не мешает. — Жамал продел сквозь отрезанный кончик ушка нитку и, как талисман, повесил себе на шею.

— Зачем это? — тихо спросила мама у Халун.

— Таков обычай. Хозяин оставляет себе клочок шерсти или кончик уха, когда дарит овцу или ягненка. Считается, что это спасет от разорения.

— Прожила полжизни, а не знаю никаких обычаев и обрядов, — пожала плечами мама.

— Наполняй! Наполняй! — Жамал протянул тамаде кубок. — Жамал вынослив. Он умеет и много пить и хорошо работать! Выпьем на этот раз за дружбу! Нет на свете ничего драгоценнее честного друга! Выпьем!

Все поддержали тост Жамала. Поднял свой рог и Омардада, но, пока подносил к губам, многозначительно хмыкнул. Он заметил, что Газимагомед не допил своего бокала.

— Дорогой тамада! — крикнул Омардада через стол. — Если тебя выбрали, надо смотреть по сторонам. Тут предложен такой замечательный тост, а твой сосед не поддержал его до конца! Быть тамадой — не семечки грызть. Тамада должен, если надо, не только мышонка проглотить, — он поморщился, — но и целого льва. Это сложная наука. А если ты ее не изучил, нечего браться!

— Омардада сегодня сердитый, — сказала Халун, — все бросает камешки в огород тамады. Не всегда же, Омар, быть тебе тамадой. Ты последнее время слишком часто занимал это место. Ты похож на начальника, который засиделся на своем посту. И что-то слишком много говоришь о мышах…

— Мышь, Халун, вредитель полей, а я землепашец, — нашелся Омардада.

Мать не раз напоминала мне, что пора ложиться, но я ее не слушала. Было так интересно… Гости вышли из-за стола, пели, плясали, с веселыми выкриками хлопали в ладоши.

Пошли танцевать и мои родители. Мама быстро перебирала ногами, но было видно, что плясать ей приходилось нечасто: она как-то неловко выбрасывала руки то в одну, то в другую сторону. Отец двигался легко и красиво, то приподнимался на цыпочки, то опускался перед мамой на колени.

— Ой, хватит, хватит! — отбивалась она.

Жамал хлопал громче всех и вдруг прошелся с такой лихостью, закружился так легко, что всех удивил своим мастерством.

— Парихан! Я знаю — ты не подведешь! — крикнул отец, уступая Жамалу место.

Мама танцевала с Жамалом.

Утром я проснулась поздно, солнце светило мне в лицо. Нажабат еще спала. Босиком я побежала в комнату матери и отца. Он, улыбаясь, стоял перед кроватью. Рядом с мамой лежал голенький Магомед-Жавгар.

— Посмотри, Патимат, какие у него ручки, ножки, — говорил отец умиленно.

— А когда он сможет ходить? — спрашивала я, обнимая отца.