Родники рождаются в горах

— Садись, Субайбат, садись, — ласково говорила молодая женщина, обнимая ее и подводя к стулу. Она тоже удивилась: как сильно за эти пять лет изменилась Субайбат. Ее голова, прежде черная, как деготь, стала похожа на снежные горы. Ее глаза, всегда живые, горячие, как огонь в очаге, словно туманом застлало. И как корни старого дерева, что выглядывают из земли, на руках выступили жилы: в них маятником билась темная кровь.

— Ты же знаешь мое горе, дочь моя, — поймав ее взгляд, сказала старуха. — Наше с тобой горе. Неужели он погиб? Не верю и верить не хочу, — она с надеждой посмотрела на Сидрат. — Скажи, где ты его оставила?..

Сидрат стояла растерянная, подавленная, не зная что ответить. Но в этот момент на крыльце послышался топот ног, раздались голоса. В комнату один за другим входили люди. Они бросались к Сидрат, обнимали ее, смеялись и плакали, вспоминали своих мужей, сыновей, которые не вернулись с фронта, спрашивали у Сидрат, не встречала ли, не слышала ли о них…

Вдруг из соседней комнаты послышался детский голос.

— Мама, мама! — Это Роза проснулась от шума, увидела незнакомую обстановку и, напугавшись, стала звать Сидрат. Та бросилась к ней: «Мама с тобой, мама с тобой». — Говоря так, она взяла девочку на руки, еще горячую после сна, и вышла с ней к гостям.

Все стихли, как пчелы, облитые водой. Ни слова, ни звука. Только глаза, широко раскрытые, вопрошали. Даже Субайбат застыла в нерешительности.

Девочка соскользнула с рук матери и босиком, с растрепанными русыми волосами стала ловить котенка. Котенок спрятался под стул, на котором сидела Субайбат, и девочка подбежала к ней. Что-то перевернулось в сердце старухи. Может быть, она вспомнила маленького Рашида и себя, когда она, совсем молодая мать, играла с ним. Может быть, просто истосковались по детям ее сухие руки, которым давно уже некого было ласкать. Но только в напряженной тишине она нагнулась и, обхватив руками Розу, стала целовать ее: щеки, волосы, детскую полотняную рубашку…

— Ой, мое счастье земное. Кусок моего сердца. Не думала я, что настанет такой день, когда дочь Рашида буду прижимать к груди. А как похожа на Рашида, — говорила она, отстраняя ее. — Вылитый отец.

Все загалдели, бросились к ним, окружили девочку, как пчелы цветок: и правда, вылитый Рашид. Лоб, глаза. Прямо кажется, будто маленький Рашид смотрит на нас.

«Подождите! Она не дочка Рашида!» — хотела крикнуть Сидрат. Она уже шагнула к ним, собираясь громко произнести эти слова. Но они застряли в горле. Может быть, она побоялась упрека аульчан, хмурого осуждения в их глазах, обращенных к ней. Может быть, ей стало жаль Субайбат. Может быть, в это короткое мгновение перед ней промелькнуло будущее Розы. Как отнесутся к ней в ауле, если узнают, что она не дочь Рашида. Примут ли? Или оттолкнут, как чужую?..

…Много лет прошло с тех пор. Выросла Роза, стала невестой.

Свадьбу ее справили. А тайна эта все хранилась в сердце Сидрат. Думала уж, так и умрет с нею. И вдруг слова Гусейна… А Гусейн между тем давно знал, что Роза — не дочь Рашида. И только одно оставалось тайной для него: что и сама Сидрат не родная мать Розы.

Все эти годы много разных мыслей копошилось в голове Гусейна. Много вопросов, на которые нет ответа: «Кто отец дочери Сидрат? Как это получилось, что Сидрат, такая строгая и сдержанная горянка, вдруг привезла с фронта ребенка?» Гусейн пытался оправдать Сидрат: война. На войне чего не случится. Гусейн знал: о том, что Рашид и Сидрат не встретились на фронте, было известно Субайбат. А с какой нежностью она ухаживала за Розой. Поведение Субайбат удивляло и восхищало Гусейна.

И вот теперь, когда он узнал всю правду, он склонил голову перед Сидрат.

— Прости меня, Сидрат. Я поступил подло, говоря тебе об этом. Сам не знаю, как у меня вырвалось.

— Поздно ты мне сказал, Гусейн, — спокойно и грустно ответила Сидрат. — Одно мне жалко: я не смогла даже поблагодарить Субайбат. Что она могла подумать обо мне?! — И добавила, вздохнув: — Она действительно необыкновенная женщина. То, что она сделала, — самый настоящий подвиг.

— И как это у меня выскочило? — продолжал убиваться Гусейн. — Сколько лет хранил тайну и вдруг на тебе. Болтун старый. Прости меня, Сидрат, — он дотронулся до ее руки. Сидрат молчала. За окнами стемнело. Темнота, как черная река, влилась в дом и затопила его. — Уже поздно, — спохватился Гусейн. — Я пошел. Спокойной ночи. — Он вышел, тяжело ступая. А Сидрат все стояла, держась обеими руками за спинку стула, и смотрела в темноту, будто видела там что-то важное.

На столе стыла печенка и оплывала холодным жиром.

— Ох, Субайбат, вот ты какая была! — тихо повторяла Сидрат туда, в темноту, будто Субайбат могла услышать ее.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Субайбат была дочерью известного в Аварии певца Асхаба. Музыка, танцы, веселье никогда не покидали их дом. Каждый вечер собирались гости. Асхаб играл на пандуре. Жена его и обе дочери пели. «Никогда не состарится тот, кто живет в этом доме», — говорили люди.