Родники рождаются в горах

— Ну, если ты мой пленник — я могу приказывать.

— Приказывай, я готов. Сейчас же ударю о землю волшебной палочкой.

— Новая больница.

Хамид посерьезнел, его брови сдвинулись на переносице.

— Хорошо, — наконец сказал он, — через три дня этот вопрос будет поставлен на бюро. Я тебе обещаю… Если только останусь в живых, — добавил он устало.

— Спасибо, Хамид. Я знаю, что ты слов на ветер не бросаешь.

— Видно, ты изучила мои слабые стороны — добавила чайную ложку похвалы.

— Не знала я, что это на тебя действует. Могу увеличить дозу.

— Еще как действует. Ты насчет этого спроси у моей жены. Когда она подходит ко мне с лаской да похвалой, я сразу спрашиваю: не томи, говори, что тебе от меня нужно.

— Тогда я возьму у нее консультацию.

— Так она тебе и даст. Ее слабости я тоже знаю.

— Ну, еще раз спасибо, Хамид. Не буду тебя задерживать. Но запомни — я надеюсь на твое мужское слово.

— Теперь мне лучше погибнуть, чем не сдержать его, — отшутился Хамид, провожая ее до дверей.

Хамид сдержал свое слово. И через несколько месяцев на том месте, где рос бурьян да ветер гонял по пустырю ржавую консервную банку, появились груды красного кирпича для будущей больницы.

Щедрое лето стояло в том году в горах. Тучно зрели хлеба. Деревья клонили к земле тяжелые ветки — плоды так и сыпались с них. Яблоки, крупные, мокрые от утренней росы, грузно шлепались в траву. На крыше каждого дома, на лавочке, на крыльце сушились на солнце яблоки. Разрезанные на дольки, с продетой в них ниткой, они висели всюду, опоясывая дома, как бусы.

На полях кипела работа. В воздухе стоял густой, пряный запах скошенной травы. И на все это широко распахнутыми глазами смотрело небо. Светлое, выцветшее за лето небо.

Сидрат шла по высокой траве, которую должны были скоро скосить. Трава опутывала ноги, мешала идти. У рук ее нежно колыхались прозрачные венчики. «Чиу-чи-чиу-чи», — из-под ног ее вспорхнул в небо жаворонок. Сидрат испуганно нагнулась. Раздвинула траву. Там было гнездо. Три птенца, вытягивая длинные голые шеи, боязливо смотрели на нее. «Прости меня, жаворонок, прости. Я захмелела от воздуха, от запаха травы. Так захмелела, что не заметила гнезда. Если бы я раздавила птенцов, никогда бы себе этого не простила. Я не враг твой, жаворонок. Ну что ты так кричишь? Не бойся меня. Хочешь, полети далеко-далеко. А я пока постою здесь, покараулю твоих детей».

Но жаворонок кричал и кричал. Кружил и кружил над гнездом. А птенцы, задрав головы, беспомощно смотрели вверх.

И Сидрат поняла: у них одно желание — чтобы она ушла поскорее. Она поднялась и пошла дальше. По высокой траве. Под высоким небом. Вот уже она услышала знакомый с детства звук: это коса со свистом рассекала воздух.

— Сидрат, Сидрат! — увидев ее, закричали женщины. — Иди помоги нам, если не забыла, как косу держать.

— Не могу, женщины. Спешу очень. На обратном пути загляну, — весело откликнулась Сидрат.

— Всю жизнь ты спешишь. И как только мать тебя в утробе держала девять месяцев, — не унимались женщины.

— Ой, ой, ой, умираю, — застонал Садык, хватаясь за живот. Он упал в траву и стал кататься по ней, изображая немыслимую боль.

— Ой, хоть нас пожалей, если о работе не думаешь, — падали от хохота женщины, обступив его.

— А ну, покажи живот, — сказала Сидрат притворно строгим голосом. И, пощупав его, сказала: — Тяжелый случай. Нужна немедленная операция.

— На, докторша, — одна из женщин протянула ей серп.

— Давай! Если острый, какая разница — скальпель или серп. Знаете, какую кишку у него надо вырезать? Ленивую!

— Давно пора!

— Ой, не надо, доктор. От твоей руки все прошло уже, — ответил Садык, пританцовывая.

— Ага, испугался, — Сидрат улыбнулась.

— Не надо мне операции. Надо, чтобы ты посидела с нами. А ведь тебя не заманишь, — Садык высыпал в таз абрикосы и, облив водой из кувшина, протянул таз Сидрат. — Эти врачи немытые фрукты не едят.

— Да у вас настоящий праздник сегодня, — сказала Сидрат, с удовольствием обсасывая косточку.

— У нас каждый день так. А ну выкладывайте, что у кого есть. Обедать пора. Мой желудок уже восстание поднял, — не унимался Садык.

— Если бы по твоим часам обедали, два раза в день обед был бы. Ты, наверное, Халимат, плохо кормишь своего мужа, — смеялись женщины.

— Валлах, сестры, самое сытное ему даю. А после того как Сидрат вырезала ему слепую кишку, еще больше есть стал.

— Не иначе как положила ему безразмерный желудок, — не унимались женщины.

— Смейтесь, смейтесь, — притворно обижался Садык.

Вынесли из тени миски, кувшины. В одно мгновение на зеленой траве появились и вареная молодая картошка, и творожная чуду, и ломти холодного мяса.

— Неплохо живете, — заметила Сидрат. — Теперь буду каждый день приходить сюда.

— Знаем мы тебя… Если бы Садык не схитрил, тебя бы и сегодня с нами не было. Попробуй эту халву. Дочка из города привезла.

— Садык, что это за шишка у тебя над глазом? Уж не подрался ли ты с Халимат? — спросила Сидрат, откусывая кусочек халвы.

— А что, у тебя разгорелось желание резать меня?