Родной знакомый

Мы уже выезжали за пределы города, я напряженно смотрела в окно, на знакомые улицы и дома, и мне было горько, а ещё страшно. Никакого волнения от предстоящих перемен, это слишком слабые эмоции, а мне было по-настоящему страшно. Я сидела, отвернувшись от Глеба, чтобы он не мог этот мой страх прочесть, прочувствовать. Зачем-то притворялась спокойной, полной решимости к таким серьезным переменам в моей жизни. А потом он меня позвал, и я тут же отозвалась, повернула голову и посмотрела на него. Мы встретились взглядами.

— Я обещаю, что ты не пожалеешь, — сказал мне Глеб.

И мне пусть на какую-то каплю, но стало легче.

Я сделала вдох. И начала новую жизнь.

Глава 18

Привыкнуть к жизни в столице после маленького провинциального города, где все друг друга знают, где ни от кого не спрячешься и ничего не утаишь, было очень трудно. Мне казалось, что мое сознание ломается, моё восприятие жизни, понятия, стереотипы, всё, чем я жила всю свою жизнь. Принять то, что отныне окружающим до тебя нет никакого дела, что никто за тобой исподтишка не наблюдает и не обсуждает, у меня получилось не сразу. Хотя, я не права, за мной наблюдали и обсуждали, вот только я этих людей совсем не знала, и дела до их мнения мне не было. Оказалось, что это замечательное, окрыляющее чувство — свобода от чужого мнения. Но несвобода от себя самой. Правильно же говорят, что от себя никуда не убежишь.

Когда мы втроем — я, Нюта и Глеб оказались в Москве, на его территории, в его жизни, я сама себе казалась связанной по рукам и ногам. От меня не зависело совершенно ничего. Я раскаялась в своём решении уехать, наверное, ещё когда мы не успели выехать из Нижнего Новгорода в сторону Москвы. Мне так хотелось сказать:

— Остановите машину, я остаюсь!

Пусть не вернусь в свой город, но ведь могу остаться в Нижнем Новгороде, я здесь жила. Я этот город знаю и люблю, мне не будет здесь страшно. К тому же с поддержкой Глеба, ведь дочь он не оставит. А Москва… Москва — это совсем другое, это неизведанная, опасная территория, на которой я абсолютно не знаю, как выживать. Меня обуяла настоящая паника, я почти собралась с духом, чтобы попросить Глеба оставить нас с дочерью здесь, но потом посмотрела на Нюту, как она спокойно и сладко спит на руках у Глеба, и как тот аккуратно держит её, и промолчала. Ведь боюсь и трушу я, а позаботиться в данный момент следует о будущем дочери.

— Какая же ты лицемерка, Наталья, — до сих пор звучал в моих ушах дрожащий от негодования голос свекрови из голосового сообщения, которое она мне прислала как раз перед отъездом. Мы с Любовью Григорьевной ни разу не встретились и не пересеклись после моего побега, она даже номер мой ни разу не набрала, хотя, я знала, что она в курсе всех жизненных перемен и в моей жизни и в жизни любимого сына. А тут, узнав, что я уезжаю и не вернусь, всё же решила высказать мне, что накопилось у неё на душе. В какой-то степени негодование уже бывшей свекрови я понимала, и поэтому осуждать её за все сказанные в мой адрес слова, мне было трудно. Единственное, что мне не стоило прослушивать сообщение от неё, ведь понимала, что ничего хорошего и напутственного от неё не услышу.

— Ты всех обманула, всех облапошила. Ты разрушила не только свою семью, но и нашу общую семью! А ведь мы тебя приняли, как родную, хотя, я знала, я чувствовала, я Андрюшу с самого начала предупреждала, что ты не так проста, как кажешься!..

Она знала, чувствовала и предупреждала Андрюшу. Кстати, это даже особо не скрывалось, что уж тут таить.

— Такой обман, Наташа, не прощают! Это большой грех — вешать на мужчину чужого ребенка! А теперь ты окончательно решила разбить моему сыну сердце, решила сбежать!.. Не желаю я тебе ничего хорошего, — в сердцах добавила она, — не желаю!

Отвечать я ничего не стала. Думаю, достаточно того, что Любовь Григорьевна увидит, что её сообщение я получила и прослушала. А все её негативные пожелания (хорошо, что не проклятия) придется везти с собой в новую жизнь.

— Я сказал деду про Нюту, — сообщил мне Глеб, как только мы сели в машину. — Он ждет не дождется встречи с правнучкой. — Я видела, как он улыбнулся, немного горделиво. — Его первая правнучка.

— И он… не имеет ничего против обстоятельств её рождения?

Глеб глянул на меня удивленно.

— Что за глупости, Наташ? Какая разница, как она родилась? Она моя дочь, она Романова. Это самое главное.

Я согласно кивнула. Надеюсь, что хоть с родственниками Глеба я смогу найти общий язык. А то меня почему-то родня любимых мужчин воспринимает в штыки. Хотя, я никогда никого не пыталась рассорить или украсть сына у родственников.

— А твои родители? — поинтересовалась я. Проговорила этот вопрос осторожно, пытаясь подготовиться к неизбежному. А это неизбежное было все ближе и ближе, с каждым километром.

— Отца уже нет, он погиб пять лет назад, на машине разбился. А мама живет в Греции, ей там нравится. Как говорит, ей там спокойнее. После смерти отца в Москве ей тошно, а там дом, они с отцом вместе покупали, обустраивали.

— Значит, глава семьи — твой дед? Сколько ему?