Родные гнездовья

Другой радостью был приезд архангелогородца Василия Захаровича Афанасьева, привезшего проекты, знаменитого кудесника-плотника Сахарова и артели вологодских умельцев. Афанасьев добровольно брал на себя руководство всеми строительными работами, если уполномочит Андрей, то и «дипломатические связи» с губернскими палатами.

— Как я рад твоему приезду, родной ты мой старикан! — обнимал отставного чиновника Журавский. — Я совсем забросил исследования, закружившись в строительных делах.

— Невелика от меня подмога, — скромничал старик, — опять рвать тебя будут на части. Прилетели во́роны-то сосновские...

Андрей ждал неприятности, но радость этого дня поглотила, отодвинула их. Да и напасти при таком пополнении казались не такими уж страшными.

* * *

Однако старый архангелогородец был прав: губернатор, уведомленный лесным кондуктором о точном количестве «самочинно заготовленных господином Журавским А. В.» одиннадцати тысяч бревен в казенных лесах Печорского уезда, прислал ревизора Управления госимуществ и следователя окружного суда. С ними же наконец вернулся лесничий.

Все шло так, как задумал Сосновский. Теперь оставалось только составить акт, подписать его у местных властей и понятых и препроводить Журавского в Архангельский окружной суд. Следователь и ревизор получили прямое указание губернатора: «Вернуться как можно быстрее, и только с Журавским!»

— Обозленный, он сам кинется сюда на бой с вами, — потирая руки, говорил Иван Васильевич Сахновскому. — А мы его сразу в суд, да в кутузку... и строго по закону!

Может быть, Андрей и кинулся бы в Архангельск, но сделать этого не дал ему Афанасьев.

— Перед отправкой сюда, — рассказывал он Журавскому, — разыскал меня Шидловский и наказал: «Что бы ни случилось, пусть Андрей Владимирович остается на станции или, минуя Архангельск, едет в Петербург».

Журавский, написав на акте: «При явном саботаже лесных чинов строительству государственного учреждения впредь буду поступать так же», ехать в Архангельск категорически отказался.

Сосновский, получив сообщение ревизора и следователя, дал указание о прекращении финансирования строящейся станции, послав в Главное управление земледелия объяснение своей акции: «...ввиду явного попрания законов и уголовного поведения заведующего научным учреждением А. В. Журавского».

Узнав о том, Журавский дрогнул. Он написал приказ о сдаче дел своему помощнику Ф. Ф. Терентьеву и собрался выехать на суд в Архангельск.

Проведав об этом приказе, Афанасьев бросил работу на строительной площадке за Хлебным ручьем и примчался на станцию. Он пригласил Соловьева, Ольгу, Наташу, вызвал казначея Нечаева, с которым был дружен еще по гимназии, рассадил их за столом и открыл собрание.

— Андрей Владимирович с Федором Федоровичем, которому он передает сейчас дела, будут тут через час. Я не дипломат, а потому скажу прямо: Андрей Владимирович ценой своей головы хочет спасти станцию, — сообщил Афанасьев.

— Как так? — не поняли все.

— А вот так. С возчиками леса мы с грехом пополам рассчитались. Но сейчас на строительстве работают двадцать плотников, десять пильщиков, тридцать подсобников да на раскорчевку ежедневно выходит шестьдесят человек. Через неделю петров день, и местный народ торопится заработать деньги. Общая наша задолженность рабочим к этому дню будет около девяти тысяч рублей. Вы представляете, что будет, если мы не рассчитаем народ к празднику!

— Да... — задумался Нечаев, пришедший на станцию все в той же толстовке.

— Больше нам народ не собрать, — вздохнул Соловьев. — А ведь как работают?! Загляденье! За месяц возвели флигель и нижний этаж главного корпуса.

— Вот Андрей Владимирович и решил дать губернатору телеграмму: дела, мол, сдал; выезжаю на суд, снимите запрет на финансирование. Сколько на нашем счету денег, Арсений? — спросил Афанасьев казначея.

— На строительном — семь тысяч двести, на оперативном — три тысячи шестьсот семьдесят четыре рубля.

— Даже если снимут запрет, и то со строителями не хватит рассчитаться, — с досадой хлопнул по столу ладонью старик.

— Выходит, Василий, не хватит, — вздохнул казначей.

— Теперь вы все знаете, решайте...

— Да как же мы решим, Василий Захарович, — заплакала Ольга Васильевна... День и ночь работает человек для людей... Полуголодный и полураздетый сам... Дети... Что нам делать?.. Как помочь?..

— Только не слезами, Ольга Васильевна, — сказал Соловьев, усиленно думая о нагрянувшей беде.

— Мое мнение таково: собрать у кого сколько есть, отказаться от жалованья до лучших времен... У меня есть тысяча восемьсот рублей в банке, и я думаю, что Арсений здесь прокредитует, — твердо произнес Афанасьев, решив это еще по дороге на станцию.

— Шестьсот рублей есть у меня, — сказал Артемий Степанович. Сказал трудно, с раздумьем.

— Ну, у девчушек ничего нет, — махнул рукой Афанасьев. — Надо подбивать бабки.

— Есть, — вскочила Ольга. — У меня, — все еще всхлипывая, сказала она, — двести семьдесят рублей, и я отказываюсь от жалованья.

— У меня столько же — мы вместе копили, — поддержала подругу Наташа, догадываясь о причинах слез своей неразлучной подруги.