Читаем Родные гнездовья полностью

— Пять домов да сотня алинских амбаров — вот и вся Якша.

— Сколько же товаров хранят Алины в амбарах?

— К весне по зимнему тракту завозят миллиона два пудов.

— Разворот, брат, у них! Вот так-то, Андрей, торгуют здесь. Спасибо, батюшка, на угощении, — поблагодарил исправник хозяина, вставая из-за стола. — Посоветуй-ка, с кем тут лучше моему зятю с другом отправиться на Урал. Проводника им надо надежного, знающего, ибо дело у них великое.

— Подумать и решить достойно надобно такие дела. Есть тут учитель из ссыльных, — испытующе глянул поп на исправника, — Алексей Мохнатых, так оный в тайгу ходит с Ильей-Васем. Сведу я их с ними.

— Сведи, батюшка, ссыльные тоже люди. Ну что ж, Андрей и Михаил, в добрый путь вам, — стал прощаться Алексей Иванович. — Веру с багажом я встречу, Никифора к вашему приезду закажу в Усть-Цильму, продукты и летнюю одежду приготовлю. Да хранит вас господь, Андрей. Дай-ка обниму тебя напоследок да и тронусь в обратный путь.


Политссыльный Алексей Егорович Мохнатых и местный охотник Илья-Вась оказались сведущими и полезными людьми. Угодья промысловика-зырянина были в верховьях реки Аранец, куда надо было попасть Журавскому и Шпарбергу до половодья. Там Андрей намеревался найти отроги хребта Адак-Тальбей, где-то смыкающегося с Северным Уралом. Часть хребта от горы Адак на реке Усе до Вашуткиных озер они разведали и нанесли на карту в прошлом году, южного же продолжения этого хребта пока ни на одной карте не было.

Академик Чернышев согласился с доводами Журавского, что открытая часть хребта Адак-Тальбей имеет структуру, отличную от Уральских гор. Но, любящий во всем законченность, он предупредил: «Ваш Адак-Тальбей будет нанесен на все карты только тогда, когда будет ясен от начала до конца». — «Неужели, Федосий Николаевич, после обработки такого материала у вас еще остались сомнения?» — спросил тогда Андрей академика. «У меня нет сомнений, — ответил Чернышев, — но дело не только во мне, батенька мой. Идите сюда, — подозвал академик Журавского к столу. — Во время работы с вашими материалами я вновь просмотрел отчеты экспедиций на Северный Урал профессоров Гофмана и Ковальского. Кроме двух профессоров лазили там два картографа Генерального штаба и поручик королевской датской службы, ведший зооботанические наблюдения. Геолог-профессор, — подчеркнул Чернышев, — около горы Адак сделал такую запись: «Кругом парма — то есть тайга — и в обнажениях совершенно нет окаменелостей». Два раза Гофман лично поднимался по Усе и Воркуте до Пай-Хоя и пришел к выводу, что там выходов коренных пород нет. Отчеты этой экспедиции считаются фундаментальными. А тут гром средь ясного неба: студент Журавский нашел в центре Большеземельской тундры самостоятельное структурное поднятие! Я понимаю, батенька мой, как вам было больно, когда вас высмеивали за дипломную работу о пышной растительности на линии Полярного круга, ведь экспедицией Гофмана недвусмысленно записано: «...мы сделали новейший вывод, способный опровергнуть любые заключения о богатстве растительности Северного Урала». Вы вели речь о богатых лугах Усы, которая течет по широте Полярного Урала, а Гофман отрицает наличие таковых даже в верховьях Печоры, на широтах Северного Урала. Кому верить?» — «Но вы-то, Федосий Николаевич, знаете, что это не так». — «Ничего, батенька мой, я не знаю — я не был там, а профессор Гофман был... Вот так‑с...»

Этот разговор, состоявшийся перед выездом Журавского из Петербурга, постоянно щемил сердце, мучил неясностью, вселял сомнения. Не мог забыть его Андрей и теперь, почти добравшись до предполагаемого места начала хребта Адак-Тальбей.

— Почему тебе так важно мнение академика Чернышева о растительности Печорского края, если он представил тебя к награде за геологические исследования? — спросил Андрея Шпарберг.

— После смерти Шренка и Гофмана академик Чернышев считается авторитетнейшим знатоком этого края — он исследовал Тиман, был на Новой Земле.

— Хорошо. Но он же тебя поддерживает.

— Геологические изыскания, — усмехнулся Андрей.

— Дай бог и это. Плюнь-ка, Андрей, на сомнения, и поспешим к началу загадочного хребта — утрем нос Гофману.

— Спешить, Михаил, не будем, вначале попросим Алексея Егоровича Мохнатых и Василия Ильича собрать в школу уральских охотников и основательно расспросим их. Ты, как инженер путей сообщения, будешь рисовать карту на доске, а я буду переводить с зырянского все замечания промысловиков.

— Рисовать так рисовать, — согласился Шпарберг.

— Сделаем так: пойдем в школу, и, пока собираем охотников, ты нарисуешь карту Гофмана — Ковальского, только без нашего хребта. Там, где проходит Адак-Тальбей, рисуй, как и у них, сплошное болото, лес. К Уралу пририсуй схему речной сети бассейна Усы так, как нарисовал нам ее Никифор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза